Два писателя, или Ключи от чердака

– Мне мужик на парковке сказал: «Толик, у тебя теперь рука, как лицо у Фредди Крюгера».

Наш водитель столкнулся с лосем на дороге, перенес несколько операций, полтора года ходил с аппаратом Илизарова. Исполнив вступление, он привычно солирует.

– Я когда в таксопарке работал, денег было как грязи. Печатка на пальце, джинсы и с€або. Таких с€або в городе вообще не было ну ни у кого! А потом их украли. Мне их так жалко было, ну очень мне их было жаль… – он будто и вправду расстроен: – О чем я думал, девчонки, я сейчас просто не понимаю, о чем я думал?! Все вещи по друзьям растерял. Мне ж ночевать было негде! Шел и не знал, где я сегодня ночую. Мамка, как приеду домой, грибов с собой даст, рыжиков соленых, маслят маринованных, а я все спорчу! Ну кто я был? Солома прелая! Залил бы подсолнечным. Мамка горбатилась, собирала…

Мы осторожно пьем холодные соки, долго ждем, пока подадут закуски, испуганно поглощаем дорогую еду. Шутим вполголоса, за окнами тихо – пруд во льду и морозный белый день.

– Ирин, прикинь, здесь было первое варьете! Ты же тогда уже была в Свердловске, нет?

Прикидываю: да, уже была – с грудной Машей, мне было не до варьете.

– Ну что мы видели раньше? А я с армии. И деньги были. Ужинал. Короче говоря, я стул поставил вон там, – он жует и тычет в пространство вилкой с наколотым масленком, – вон там, в проходе, чтоб лучше видеть. А девчонка, танцовщица, со сцены спрыгнула и в зал как помчится… У нее по танцу такой пробег. Прямо на меня. Я растерялся, а она – раз! – и ногу подняла. Махнула ногой вот так! – Толик машет кривой рукой, масленок срывается с вилки, – и дальше побежала. Я сам не свой три дня ходил, глаза закрою, и так мне хорошо… А даже и глаз закрывать не надо!.. Потом у меня была тут одна, из кордебалета, сменщикова любовница. Сменщик просит: «Толик, прикрой» – и жене свистит: «Лида с Толиком! Я чист, как мытая посуда!» Она даже удивилась: «Я думала, Толик, ты еще мальчик». Короче говоря, стали мы с этой Лидой. Она мне рассказывала. Как она с тем артистом, как с этим. С Джигарханяном как. А у нее с красотой все в порядке, и с ростом ну просто очень все в порядке, под ней нога, как белый гриб, – он снова машет вилкой, – мне поначалу было даже не по себе. А потом говорит: «Толик, давай поженимся. Родители квартиру мне купят». Я думаю, ну как я буду на ней жениться? А ребята обрадовались: «А че, Толик, правда, ты женись, мы все с ней спать будем!»

Лёля с Зоей жмутся к клетке с попугаями. Толик просит официанта: «Слышь, друг, сделай музыку». Приносят магнитолу, мы танцуем, я, Лёня, Маша и Толик, то парами, то в кружок, я очень стараюсь развеселиться. Мне не хватает огня, не хватает гостей, заинтересованных глаз, не хватает шампанского, мне нельзя пить – я лечусь у гомеопата.

– Мама, учись! – врывается Зойка, показывает движения. К ним бы длинные ноги – как раз такие, как у нее. Я не могу повторить за Зойкой, я не люблю сумерки, Лёня не любит быстрых танцев. Мы выходим. Толик запевает:

– Мы, шофера третьего класса! – и выруливает по синусоиде. – А поехали смотреть, как взлетают самолеты?

Я думала, это шутка, но Толик мчит в аэропорт. Как это Лёнька согласился? Темнота, огоньки, заснеженные елки. Я сижу впереди. Настроение – будто куда-то улетаешь. Я и правда улетаю через два дня. Толик травит свои байки:

– Два раза чуть не женился, два раза мне родители денег на свадьбу давали! Я не женюсь, а они мне ни слова. Будто так и надо. А я с армии пришел, был такой романтичный. Ну, целовался напропалую – это да, мать говорит, когда ты женишься наконец, уже весь до ногтей истрепался! – Толик, оборачивается назад, бросает руль, я пугаюсь. – Да у меня ничего как бы и не было. Я мог с девчонкой даже спать, а ничего не было! Только с одной… Я уходил – мальчик-колокольчик, пальто клетчатое, женские боты на каблуках, это ж так модно было, помнишь? А у меня нога как раз маленькая. Думал, ждала меня два года, а оказалось, вовсе и не ждала, мне девки потом сказали, подружки ее…

Сзади не слышат: им тесно и жарко, младшие в шубах, а у Лёнечки габариты. Зоя с Лёлькой ссорятся и дерутся.

– …короче говоря, стюардесса узнала и студентке кольцом губу пробила, перстнем с аметистом, у нее до сих пор вот тут шрамчик, я на Пасху видал… А я и эту любил, и другая мне нравилась, другая сама меня ну очень любила!

– Сколько их было-то?

– Ирин, ну зачем мне считать? Никогда я не считал. И примерно не знаю, ну честное слово.

Он огибает аэропорт, останавливается.

Маша заметила вблизи самолетик, но мы не знаем, будет ли он взлетать. И вдруг видим: поехал, поехал… Замолкаем, следим, затихаем – шестиглавою кошкой в двенадцать глаз… Стоп, стоит. Вроде пошевелился. Давай, лети! Но он развернулся. Куда ты? Куда-а-а?! Он стремительно разбежался и улетел прочь и в ночь.

– Дядя То-о-оля, вы говорили, они над машиной взлетают!

– Ну откуда я знаю, раньше здесь взлетали… Девчонки визжали неимоверно. Визжали просто со страшной силой!

Лёне не терпится: