Два призрака для сестренки Рэйчел

— Но… — произнес он, и я сильно сжала пальцы, головой указывая в сторону такси.

Рука Пирса напряглась, затем расслабилась.

— Благодарю вас, — сказал он, и в этих двух словах я услышала, насколько он был потерян.

У него было время только до рассвета, чтобы спасти девочку и свою душу, и я — единственная, кто может провести его через этот кошмарный сон, в котором я живу.

Глава 6

Такси медленно отъезжало от моего дома, рокот двигателя постепенно стихал в падающем снеге. В Низинах повсюду жгли костры и окрестности оглашались радостными воплями, но здесь, на моей улице, было тихо. Пирс почти бесшумно шагал рядом со мной, пока мы добирались до крыльца.

Подходя к крыльцу, я посмотрела на заснеженные черные ветви клена, который посадила после смерти папы. Горло сжалось, и я мимоходом провела по нему ладонью. Я была рада, что папа находился в состоянии покоя, но мне так хотелось, чтобы он вернулся, — как Пирс, хотя бы на одну ночь. Пирс неуверенно шагнул назад, когда я поднялась по трем бетонным ступенькам и безрезультатно подергала дверную ручку.

— Должно быть, мамы нет, — сказала я, потянувшись к сумке в поисках ключа. На крыльце горел свет, а следы на снегу следовали к гаражу. Может быть, решила что-то купить в последний момент? Или уехала в ОВ забирать Робби? У меня было плохое предчувствие, что второй вариант вернее.

— Это очень красивый дом, — сказал Пирс, оглядывая дворик с яркими фонарями и гвардией снеговиков.

— Спасибо, — сказала я и откопала ключ в кармане джинсов. — Большинство колдунов проживают в Низинах через реку в Кентукки, но мама захотела жить здесь.

Вытащив ключ, я подняла голову и увидела легкое недоумение в его взгляде.

— И она, и мой папа ходили в школу во время Поворота, и мне кажется, она любит «пассивные» неприятности, например такие, которые могут возникнуть из-за ее соседства с обычными людьми.

— И дочь вся в мать? — сухо спросил он.

Ключ в ладонях согрелся, и я отперла замок.

— Как вам нравится.

Только теперь Пирс поднялся по лестнице, оглядывая улицу в последний раз.

— Мама? — позвала я, когда открыла дверь, но я знала по легкой подсветке в зале, исходящей из кухни, что в доме никого нет. Взглянув на Пирса, топтавшегося на пороге, я улыбнулась.

— Заходите.

Пирс посмотрел на заляпанные слякотью ботинки.

— Я не хотел бы испачкать ваши ковры.

— Ну так потопайте ногами, — сказала я, взяв его за руку и потянув в дом. — Закройте дверь, пока тепло не ушло.

В темноте, из-за закрытой двери, я щелкнула выключателем в прихожей, и Пирс покосился на лампу. Я ненавидела зеленый цвет, которым были окрашены прихожая и гостиная. Рамки с фотографиями висели на стенах в коридоре перед кухней: фотографии мои и Робби, кусочки нашей жизни. Я оглянулась на Пирса, который все еще смотрел на лампу, но, несомненно, прикладывал много усилий, чтобы ни о чем не спрашивать. Я спрятала улыбку и спросила себя, когда любопытство возьмет верх над его попытками скрыть впечатления.

— У вас так много ковров, — произнес он, наконец, шагая за мной.

— Спасибо, — снова сказала я и сняла пальто.

Взгляд Пирса, наконец, уперся в стены.

— И фотографии. В цвете.

— Вы видели фотографии? — удивилась я и он кивнул.

— У меня было изображение со мной, — с гордостью проговорил он и протянул руку к портрету.

— Это вы? Она прекрасна! — произнес он в благоговении. — Выражение, запечатленное художником, захватывает дух. Ни один из Божьих пейзажей не выглядел бы так красиво.

Я смотрела на фото, которого он касался в почтении, а затем на Пирса со смешанными чувствами.

Это было мое лицо среди осенних листьев, глаза столь же зеленые и живые, как вся вселенная, волосы переливаются всеми оттенками осени. Я только что вернулась из больницы, и можно заметить, что я была больна по бледной коже и похудевшему лицу. Но моя улыбка была действительно красивой; улыбка, которую я подарила папе, когда он щёлкнул затвор, поблагодарив его за радость, которую мы нашли в простых удовольствиях обычного дня.

— Его сделал мой папа, — тихо проговорила я, отводя взгляд в сторону. — Проходите на кухню, — пригласила я, смаргивая слезы, навернувшиеся на глаза.

Это я должна была умереть раньше него, а не наоборот.

— Я не знаю, как долго мамы не будет, — громко сказала я, услышав его шаги за спиной. — Но если мы сможем найти то, что нам пригодится, и уйти, все будет в порядке. Прощаться проще, чем получать разрешение.

Пирс медленно вошел, нерешительно оглядывая стол, настенные часы, холодную плиту, раковину и посмотрел на меня, когда я бросила пальто и сумку на стул.

— Вы и ваша мать живете тут одни? — спросил он.

Удивленная интонацией его вопроса, я заколебалась.

— Мм… Да. Робби приехал с Западного побережья, но он возвращается на следующей неделе.

Он перевел яркие синие глаза с потолка на меня.

— Калифорния?

— Орегон.

Пирс снова взглянул на холодную плиту, видимо, угадав ее предназначение по медному котелку с традиционным клюквенным чаем на солнцестояние, который уже остыл.

— Ваша мать очень храбрая женщина, раз воспитала вас в одиночестве.

Если бы он только знал, как часто все происходило наоборот.