Два путника в ночи

– Ладно, на нет и суда нет, – подвел черту Прохоров. – Тут у нас слушок прошел, что у генерала вроде как архив был, где упомянуты большие люди, и якобы архивом этим интересовались многие. Эсбэшники зашевелились, это я точно знаю. И другие… Где теперь архив – одному богу известно. Как бы не получилось, что живая генеральша для нас меньшим злом была. Что тебе известно об архиве?

– Ничего, – угрюмо ответил Трубников. – Первый раз слышу. А может, это Лопух… старика?

– Не думаю, – ответил Прохоров. – Лопух не посмел бы. Ни один бандит к этому дому на пушечный выстрел не подойдет после убийства генеральши. А раз нашелся, кто подошел, то, видно, приспичило. Зачем, не знаешь?

– А может, она и старика тоже, баба эта? – предположил Трубников.

Прохоров не ответил. Он сидел, откинувшись на спинку кресла, закрыв глаза. Трубников постоял с минуту-другую, потом, осторожно ступая, пошел к двери. Когда он уже собирался закрыть ее за собой, Прохоров сказал:

– Скажи, пусть Медяк зайдет!

И все. Не попрощался даже.

– Вызывали? – спросил Медяк, бесшумно появляясь на пороге.

– Вызывал! – Прохоров выпрямился в кресле, лицо его стало жестким. – Ты мне эту суку, которая старика замочила… из-под земли достань! Усек? – Он стукнул кулаком по ручке кресла. – И распорядись насчет похорон. Венок от меня лично.

* * *

– Старик – твоя работа? – без предисловий спросил Трубников у своего подручного, дебильного вида малого по имени Бизон.

– Какой старик? – спросил Бизон, не особенно удивившись.

– Ты мне тут целку из себя не строй! – рявкнул Трубников. – Старика замочили в ту ночь, когда ты шарился в генеральшиной хате!

– Ну, я… эта… не хотел в натуре! Старая падла поджидал меня, когда я шел обратно, дверь приоткрыл, чтоб увидеть. Там же запросто вычислить, откуда идешь. Я уже вниз шел, когда услышал – дверь скрипнула. Ну, рванул назад, он не успел захлопнуть…

– Почему не сказал сразу?

– Не успел.

– Не успел! Урод безмозглый, надо было сразу же доложить!

– Есть, господин генерал! – вытянулся Бизон, нисколько не испугавшись хозяйского окрика. – В другой раз, как что – так сразу! Сей секунд доложимся!

– А шнурок откуда? – Трубников не стал пенять подчиненному за хамство. Не сейчас. – С собой носишь?

– Какой шнурок?

– Чем ты его?

– Чем? – Бизон сжал руки в кулаки. – Это потом, когда он уже… эта… готов был… Взял в прихожей шарф и… Вы ж сами рассказывали, как генеральшу удавили. Да вы не беспокойтесь, господин генерал, меня никто не видел. Ментовка занята генеральшей… Кому эта старая гнида нужна!

Трубникова всегда забавляла манера Бизона называть его господином генералом. Но сейчас он почувствовал нарастающие раздражение и страх.

– Идиот! При чем тут ментовка? – сказал он резко. – Прохоров теперь землю рыть будет. Тебе человека замочить все равно, что муху прихлопнуть. Тебе ж это удовольствие, блин! Не надо было его трогать. Имей в виду, если Прохоров тебя достанет…

– Не достанет! Прохорову самому недолго небо коптить, – буркнул подручный.

– Держи язык за зубами, придурок! Кто знает, что ты был у генеральши?

– Конкретно – никто. Только вы. Не надо было меня посылать! – перешел в наступление Бизон.

– Ладно, все. Кончили базар! – оборвал его Трубников. – Завтра поинтересуйся у дружка, что они нарыли по старику. Пшел вон!

– И вам спокойной ночи, Иван Федорович, и приятных сновидений, – ядовито сказал Бизон вслед вылезшему из машины начальнику.

Трубников не ответил, захлопнул дверцу и, тяжело загребая ногами, пошел к подъезду своего дома.

Патологически жестокий Бизон слыл среди своих за шутника и приколиста. Трубников, наблюдая своего подручного, испытывал смешанное чувство оторопи, удивления и где-то глубоко внутри опасения, сознавая, что, если, не дай бог, пути их пересекутся, то Бизон уничтожит его с такой же легкостью, с какой он уничтожил когда-то не в меру ретивого журналиста местной «Вечорки», затеявшего какие-то там разоблачения, старика-портного, а также, возможно, и других людей, ему, Трубникову, неизвестных.

«Урод, шавка паршивая!» – злобно думал он о Бизоне. Ведь и не вспомнит, в случае чего, что он, Трубников, вытащил его из грязи, отмазал от тюряги, что кормит и поит, что за ним он, как за каменной стеной. Иногда у него было предчувствие, что Бизон еще покажет себя и ухо с ним нужно держать востро.

«Душегуб, – думал Трубников. – Но нужен, никуда не денешься. Нужен! До поры до времени».

* * *

Прохоров лежал на своей широкой кровати. Боль, мучившая его, отпустила после укола, и сейчас он чувствовал приятную расслабленность и невесомость во всем теле. «Славная девочка», – подумал он про медсестру Зою. После последнего приступа, случившегося три недели назад, Зоя переселилась к нему и жила теперь в соседней комнате. Она заходила ночью, проверяя, все ли у него в порядке, и он притворялся, что спит, подавляя в себе желание сказать: «Жив, жив еще!» Постояв с минуту, она, неслышно ступая, уходила к себе, и он смотрел ей вслед.