Два рассказа

   И вот я на вершине. Да, действительно, на Синайском полуострове это, наверное, самая высокая точка. Вершина плотно утыкана туристами. Но не вся и я, осмотревшись нахожу себе местечко. Постоянно прибывающий поток туристов, как саранча посевы, заполняет всё пространство. Поэтому я оказываюсь перед неглубокой расселиной, замурованный сзади людьми. И все напряжённо всматриваются в светлеющее на горизонте небо. И прибывают, и прибывают. А тёплый камень, на который я устроился, начинает холодить ягодицы. Даже совсем захолодил. Разгорячённый после подъёма, я стал замерзать. На корточках сидеть – ноги затекают, на камне – холодно, стоять – ноги гудят, а ведь ещё и спускаться надо. Шустрые туземцы и тут со своим ненавязчивым сервисом, не хотите покупать одеяло – дадим напрокат, тэн (10) долларс.

   Нет у меня десять долларс, точнее есть, но не дам. В томительном ожидании, когда даже секундная стрелка движется как сонная муха и за минуту можно скурить целую сигарету (или это такие мощные, натренированные лёгкие?), прошло минут двадцать и вот – над самыми дальними, синеватыми и чуть-чуть неясными в утреннем тумане горами, показалось солнце. Совсем чуть-чуть. Самым краешком. Яркий яркий краешек, появился, слегка замер и ровненько и скоренько стал увеличиваться. Яркие и такие тёплые лучики побежали, сначала по верхушкам гор (туристы были первыми, кого осветило солнце в этой местности), потом по их склонам и вот уже стало согревать каменистые долины и распадки. Тень так же стремительно побежала в ущелья. Ей сейчас не будет покоя целый день. Она есть всегда, но не везде, а в зависимости от солнца, то там, то тут. А облаков в Египте не бывает. Так же, как и дождей. Нет, не совсем, а летом. Зимой, наверное, идут.

   Поднявшись над горами, солнце сбавило скорость и неторопливо двинулось к зениту, подробно освещая и прогревая слегка остывшую за ночь землю. Я тоже засобирался. Дождался, посмотрел, пофотографировал, сначала вспотел, потом – замёрз, устал – пора на базу. А чуть ниже вершины – хибарка – туалет. И надпись – М &WM. Он не мог остаться без моего внимания. Внимание обратил, заведение – посетил. Ничего так. Конечно – не как в отеле, но на удивление цивилизованно.

   Спустившись к первой площадке, с которой видно вершину, остановился в ожидании проводников/погонщиков. Подождал, услышал про Катьюшу, подошёл, выслушал инструктаж про две тропы. Та, по которой поднимались – лёгкая, но длинная, а есть ещё одна – короткая, но тяжёлая. Решил вернуться по лёгкой, чтобы сфотографировать гору, с трудной тропы её не видно. Пока слушал инструктаж, обратил внимание на японцев. Они собрались в подобие аудитории (сели на камешки и на корточки) напротив мужчины, который был, наверное, за главного (может быть только во время этого действия), радостно пощебетали и стали петь, заглядывая в листочки. Дружно так, негромко, но слышно. Потом от группы отделилась женщина и, накинув на голову белую тонкую ткань, подошла к мужчине. Кстати, совсем не обратил внимания на то, что этот главный неплохо устроился. Используя камень как кафедру, он разложил на нём книжку, бумажки и какие-то мелочи. На шею повязал то ли манишку, то ли галстук, чем выделялся среди остальных соотечественников.

   Судя по смиренному виду женщины, слегка наклонившей голову и даже чуть-чуть присогнувшей колени, строгой позе мужчины и притихшим японцам, я даже чуть было не подумал, что сейчас произойдёт сцена сипоку (традиционное ритуальное самоубийство, когда главный герой сам себе выпускает кишки (харакири), а потом, добрый друг, приглашённый самоубийцей, аккуратно сносит ему голову, чтобы не мучился, причём отрубленная голова должна повиснуть на полоске кожи, дабы не отлететь и не забрызгать кровью зрителей). Нет, какое-то действие произошло, но более гуманное, чем вышеописанное. Прошло удачно потому, что женщина, распрямившись, повернулась к зрителям, а зрители зааплодировали и бросились её поздравлять. Вот такой кусочек чужой жизни из чужой культуры.

   Узкая тропа, тянущаяся вдоль отвесной скалы горы Моисея, была очень многолюдной. Видимо не все решились следовать по короткому, но тяжёлому пути, и возвращались той же дорогой, что и пришли. Эта цепочка людей напоминала, что-то историческое, то ли переход Суворова через Альпы, то ли исход евреев из Египта. Наверное, всё-таки – исход. Потому что Суворов переходил или по снегам, или по зелени, а здесь – выжженная каменистая пустыня и далеко внизу, по более пологому склону – петляет пустынный серпантин тропы. Далеко петляет. Это же сколько ещё пилить. А солнце уже вовсю припекает, и от ночной/утренней прохлады осталось только воспоминание. А я вышагиваю по гранитным камням, не быстро, чтобы не вспотеть и не споткнуться и не медленно, чтобы не изжариться.