Два рассказа

А потом — кошмарные, мучительные три дня: больницы, учреждения, факсы в посольство Нидерландов, звонки в Гаагу, поиски потерянных родственников семейства Рогатко, потому что дети тети Фемы из Пшеворска окончили медицинский в Познани и могли иметь выход на завотделением. Вертолет доставил рыжего Ханка в ожоговое отделение в Семяновице-Слёнске. Местные врачи говорили: и не таких на ноги ставим. В больничной аптеке встретил своего наставника из «Солидарности», из региональной ревизионной комиссии, пошли с ним и Элей обедать — хоть какая-то передышка в ссорах с дочерью. Вся пенсия улетучилась. Он чувствовал, что Эля — комок нервов, она ведь рассчитывала, что совместное путешествие с этим самым Огги станет переломом в их неопределенных отношениях. Только на обратном пути он кое-что узнал о мужике, которого она назвала «мой мэн». Садовник, владелец небольшого древесного питомника в Корнуолле, три раза она приезжала к нему на подработку в каникулы, прежде чем они поняли, что неравнодушны друг к другу. Рождество он провел у матери под Роттердамом, а сейчас они собирались в плаванье. К Скалам святого Павла, что-то в этом роде. Звонил с Атлантики — это нормально. Не мог понять, что Эля не поплыла с ним, поскольку помогает парню своей подруги, вот что обидно. Ему и в голову не пришло, этому корнуолльскому кретину, что он сам должен наплевать на оплаченное путешествие и быть здесь. Слов нет. А на фотографии выглядел прилично и казался добряком. Эля временами думала, что сможет привезти садовника в Польшу, и здесь все удастся совместить: ее отель и его магнолии, гинкго и ложноплатановые клены. И зря так думала — это было бы слишком хорошо.

Да они же пара, эти двое. Гастон Хлебняк и Вильма Макария. Адриан моментально это почувствовал, еще до того как они заговорили. Подумал, что теперь ему следует упасть и умереть от инфаркта. Предан, уничтожен, раздавлен. Разрушены надежды, дом в Изумрудном городе не для него, как и не для него — осень жизни с женщиной, сквозь смуглую кожу которой пробивались золотые лучи обещаний. Эля кинулась на шею Гастону: ой, пан учитель, какие кудри, в жизни бы не узнала, — а в глазах Вильмы сверкнула ревность. А у Адриана не случилось инфаркта. Он думал о том, что пенсия истрачена на переезды, ночлеги, на подношения врачам, а тут надо готовить ужин на четверых. Присмотрелся к Гастону: гибкий, широкоплечий, длинные волосы тщательно вымыты, стал выше ростом и как будто помолодел. Подумал, что тоже помолодел бы рядом с женщиной.

Слава Богу, у Гастона были какие-то деньги; они заказали пиццу. Гастон оживленно рассказывал, как они с Вильмой сразу нашли общий язык, Данил о Киш, Дубравка Угрешич — он засыпал ее именами, думал блеснуть, да что там — она влюблена в поэзию Ежи Либерта[10], а он чего только не выдумывал, чтобы увлечь Элю и ее подружек чтением стихов и писем Либерта, а Вильма: как же, ведь это время Бруно Шульца, нужно знать о нем все… И сразу ответила строфой: Помнишь, в деревне день, словно розу, / Прятала в книгу. / Бук — что ни час, то новая поза — / С тучей в обнимку.

Гастон отвечал ей: Здесь же: не небо — серая крышка; / Сердце ли ноет, / Ты ль свой тревожный полог, малышка, / Ткешь надо мною…

У него не случился инфаркт, он слушал, ел пиццу и пил украинскую перцовку, привезенную Вильмой из Дрогобыча. Его сердце должно бы ныть, а он как дурак радовался: за столом люди, Эля вернулась на время, рыжий поправляется в больнице, в сознании, дышит самостоятельно. Потом Гастон попросил Адриана показать завтра ему те маршруты в интернете, где были предложения и оценка недвижимости, и ушел, поцеловав Элю в щеку, Вильму в щеку.

Вильме досталась кровать в спальне, Эле Адриан постелил в другой комнате на диване, себе поставил на кухне брезентовую раскладушку. И хотя было удобно и тепло, понял, что не уснет. Крутился, ворочался с боку на бок, стыдясь, что думает о деньгах. Полная майская луна светила в окно, прогрохотал ночной трамвай.

— Не спишь? — спросила Эля. Ее разбудила скрипнувшая половица.

— Нет, я немного поспал в поезде. Мне тут нужно… кое-какие бумаги… из библиотеки. А ты спи. Может, хочешь подушку повыше?

Он увлекся разложенными на кухонном столе старыми записями и даже не заметил, что Эля стоит в дверях.

— Что там у тебя?

Повернулся к ней и подумал, что такой же высокой и худенькой была Рена, когда они познакомились.