Два раза в одну реку

– Не знаю, – покачал головой котельный машинист, – меня там нет. В Крыму теперь офицерье жирует. А я с января по фронтам, сначала под Новочеркасском, где мы Каледина били. Потом уж в Пятую армию к Сиверсу попал. И под Бахмачом, в самом пекле, я за пулеметом лежал.

– Ваню враги ранили, – негромко произнесла девушка, – очень сильно. Он сначала в харьковском госпитале был, а потом уж сюда приехал…

– Ну да, – подтвердил ее друг, – приехал к Марусе, женится вот думаю. А ее тут всякая контра за человека не считает. Денег не платит, кормиться нечем. Да вы сами взгляните на нее: была человеком, а теперь в ней и трех пудов нет. Так что я сейчас этого гада… Как его, Маруся?

– Камергер Росляков, – тихо подсказала девушка.

– Ша, браток! – неизвестно чему обрадовался человек с «маузером». – Так мы сами этого камергера тут выжидаем. Вчера у него здесь ЧеКа обыск делала. Зашли, как водится, с парадного входа, а он, гад, смылся, видать… Короче, не застали, а может, и в самом деле не было его. Кухарка только, старуха глухая, ничего от нее добиться не могли. Так и она тоже под шумок свинтила. Мы-то уж потом подгребли сюда. Тут как раз ЧеКа работала. А потом уж сам Урицкий прикатил, когда тут золото и брильянты обнаружили.

– Выходит, я опоздал, – вздохнул котельный машинист, – теперь ничего не получу с этого гада.

– Так накормить мы сможем тебя. Мы и коньяк нашли «фин шампань» шустовский – почти целая бутылка осталась. Картошку можно пожарить. А Маруся твоя пусть в вещах пороется. Шуб там, правда, уже нет – вчера чекисты их вывезли, но кое-какое барахлишко найдется.

Матрос с линкора «Императрица Мария» посмотрел на девушку.

– Давай, Маруся, поройся там: может, что и отыщешь себе или для обмена.

Но девушка только покачала головой. В глазах ее стояли слезы.

– Что ж ты, красавица, загрустила? – начал успокаивать ее матрос в тельняшке. – Здесь чужого ничего нет. Все наше, народное. Так что без стеснения забирай, что себе присмотришь. А я потом тоже пороюсь в барахле: может, что для сестрицы своей найду. Отправлю ей в деревню. Пусть там при всем параде как барыня ходит.

Девушка повернулась и молча пошла к выходу. Переступив порог, она закрыла ладонями лицо, чтобы никто не видел, как она плачет.

– Какая чувствительная она у тебя, браток, – с сочувствием произнес матрос и, увидев, что котельный машинист тоже хочет уйти, протянул ему руку. – Держи краба! А красотке своей передай, что скоро мы эту гидру буржуйскую раздавим к чертям собачьим!

Молодой человек с барышней спустились во двор, прошли мимо скучающего немолодого дворника, подставляющего лицо солнцу. Лицо дворника было красным, и по лбу его из-под выгоревшей старой тюбетейки скатывалась тонкая струйка пота. Молодые люди уже хотели выйти на улицу, но вдруг девушка остановилась, обернулась и поспешила назад.

Подошла к дворнику и спросила негромко.

– Может быть, вы знаете, где теперь Александр Васильевич Росляков?

Дворник смотрел на нее и улыбался.

– Моя Ахметка зовут. Я недавно здесь… Метелка мети, двор убирай, дверь закрывай…

– У Рослякова еще внук был маленький. Мальчик совсем…

– Моя не понимает, – продолжал улыбаться дворник.

– Внук, – продолжала выспрашивать девушка, – совсем мальчишка.

– Какая мальчишка? Не видела я.

– Простите, – сказала девушка и пошла к выходу. Взяв под руку своего спутника, объяснила ему: – Дворник татарин, ничего не понимает по-русски.

Они миновали арку, вышли на улицу, но не успели сделать и пяти шагов, как их догнал дворник.

– Ведь вы графиня Панина? – тихо спросил он девушку уже безо всякого акцента. – Я – полковник Генерального штаба Голенищев. Вашего батюшку еще по кадетскому корпусу помню. Только мы в разных ротах были. Простите меня за мой спектакль. Росляков сейчас на Фурштадтской. Дом на углу у Таврического сада. Я вчера помог Александру Васильевичу уйти, а теперь жду, когда эти бесы его квартиру освободят. Кое-какие документы там припрятаны… Надо забрать.

Мужчина посмотрел на котельного машиниста.

– И вам, князь, да поможет Бог. Надеюсь, все, что хранил Александр Васильевич, не пропало.

– Пропало, – вздохнула девушка. – Говорят, сам Урицкий приезжал сюда за этим.

– Я видел его, – шепнул «дворник», – только меня близко не подпустили.

И полковник, коротко кивнув, снова исчез в арке.

Девушка посмотрела на своего спутника. А потом обняла его, прижалась.

– Как обидно, – прошептала она, – все зря! Все, Алексей Николаевич. А теперь вы уедете, и я потеряю еще и вас.

– Ничего зря не бывает, – ответил ей молодой человек, – надежда есть всегда. Мы все вернем. И даю слово, что без вас я никуда не уеду.

До Таврического сада шли пешком. А когда переходили Потемкинскую улицу к дому, на который указал полковник, в них едва не врезался велосипедист. Впрочем, велосипедист успел вывернуть руль, после чего сам же и упал. Молодой человек в кожаной куртке поднялся с земли, поднял своего железного коня и посмотрел на парочку, глаза его округлились.