Два рейда

Буденный бодро сбежал по ступенькам, подошел к лошади, ладонью похлопал ее по длинной гибкой шее, молодцевато вскочил в седло, расправил усищи, потом выехал на исходное положение, по всем правилам вынул шашку «наголо», дождался удара в колокол и с места послал лошадь в галоп. В седле он сидел словно впаянный. Лошадь стремительно неслась вдоль стоек с лозой. Буденный, подъезжая к стойкам, делал выпад, резкий взмах… Направо, налево… Направо, налево… Срезанные, будто бритвой, лозинки стоймя опускались на землю…

На плацу воцарилась тишина. Все с любопытством следили за маршалом. И лишь когда Семен Михайлович срубил последнюю лозинку, сбил шар, снял кольцо и повернул к трибуне, словно прорвало: со всех сторон послышались одобрительные возгласы, аплодисменты.

С. М. Буденный осадил коня возле трибуны, вложил шашку в ножны, привычным жестом расправил усы и, обращаясь к нам, выкрикнул: «Вот так, товарищи! Стрелять, так по-ворошиловски! Рубить — по-буденновски!»

Сказано это было так просто, от души, что никто и не подумал заподозрить маршала в бахвальстве.

Обо всем этом я рассказал артиллеристам. Мне показалось — беседа удалась.

В веселом настроении возвращался к разведчикам. Откровенно говоря, эти воспоминания мне самому доставили большое удовольствие. Припомнились годы учебы, друзья. Где-то они теперь? Война разбросала их по разным фронтам. А как бы хотелось встретиться! К сожалению, за всю войну я так и не встретил ни одного своего однокашника…

— Товарищ майор, где вы ходите? Политрук и Саша Ленкин давно ждут. Обедать пора. Надо праздник отметить, — перебил мои размышления старшина Зяблицкий, неожиданно встретившийся на дороге.

— Я вижу, ты уже успел отметить, — сказал я, возвращаясь к действительности.

— Самую малость. Ходил в гости к землякам. Ленька Прутковский угостил. Только вышел оттуда, пригласила одна молоденькая пани. Не мог же я отказаться — еще обидится, — весело ответил Зяблицкий, подмигнул, выразительно щелкнул пальцем по своему горлу и добавил: — Для вас тоже найдется… В честь праздника наркомом дозволено.

Вошли в хату. За столом, заставленным закуской, сидели и громко разговаривали Клейн, Семченок и Ленкин. По всему видно, они тоже успели приложиться.

— Вася, майору штрафную, — крикнул Роберт, подставляя стакан.

Зяблицкий не заставил себя ждать — сразу же наполнил посудину. Однако выпить не пришлось. В дом влетел запыхавшийся связной Юра Корольков.

— Товарищ майор, вас и политрука срочно вызывают в штаб на совещание, — выпалил он без передышки.

— Кого еще вызывают? — спросил Ленкин.

— Всех командиров. За вами тоже побежали, — ответил Юра.

— Иван Иванович, ты все-таки выпей и закуси, — сказал Клейн, — пододвигая ко мне стакан со спиртом. — Кто его знает, сколько задержимся.

— Не буду. Не хочу от Бороды нагоняй получать.

— Эх, черт, не вовремя это совещание. Такой праздник. И Саша вот приехал, — с досадой проговорил политрук. — Можно было бы подождать до завтра.

— Вершигора не любит совещаний. Собирает — значит, надо, — сказал Ленкин.

Вышли на улицу. Там веселье продолжалось. Появились гармошки. К партизанам пристроился старик со скрипкой. Зазвучала веселая полька, ее сменил краковяк…

— Ты не догадываешься, о чем будет разговор? — спросил Ленкин. Он только утром вернулся с задания.

— Понятия не имею…

То, что сообщили нам в штабе, через час всколыхнуло всех партизан, вызвало суматоху и кучу хлопот.

Большие перемены

В начале совещания Вершигора зачитал поздравительны радиограммы ЦК КП(б)У, генерала Строкача и С. А. Ковпака.

— Не забыл нас дед Ковпак! — радостно отозвался Иван Сердюк.

— «Не забыл!» Тоже мне сказанул, — хмыкнул Тютерев. — Да разве родную семью можно забыть! А мы ему кто? То-то же!

Тютерева поддержали остальные.

— Тише, товарищи, — выждав, пока угомонятся командиры и политруки, Петр Петрович продолжал: — Не только за этим мы вас пригласили. Прошло почти два месяца, как соединение выступило в рейд. За это время мы пополнились отрядами Серго Арутюнова, Василия Манжевидзе, Андрея Бородового и Казика. К нам присоединились мелкие группы поляков и советских граждан, бежавших из немецкого плена. Соединение выросло на пятьсот человек. И это не предел…

Командиры и политруки подразделений притихли, слушали внимательно, еще не догадываясь, к чему такое длинное вступление. Тем временем Вершигора продолжал: