Два Сэма. Истории о призраках

В полумиле от кампуса дома рассыпались по своим отгороженным участкам и дорожки, отмеченные тыквами в бумажных пакетах, исчезали. Но праздник продолжался. В этот час, когда абсолютная тьма еще не сгустилась, улицы были относительно тихими. Местные «страшилки» несомненно предназначались для подростков. Прячущиеся в кучах листвы зомби, которые могут изрядно досадить, если кого-то поймают. Я всего на мгновение остановился у дома декана Гарри Пилтнера и постоял на полоске снега. Как всегда, Гарри построил из соломы длинный, по колено высотой, лабиринт для ползания по-пластунски, извивавшийся зигзагами по всему двору. Я как-то спрашивал его, где он достает пауков-волков и тараканов в палец величиной, которых он иногда запускал в лабиринт, чтобы они пугали и преследовали тех, кто туда заберется, или погибали, раздавленные ладонями какого-нибудь завопившего подростка. Он лишь улыбался в ответ и хранил свой секрет Хэллоуина, как любой добропорядочный обитатель Кларкстона. Домашние, шоколадные с орехами, пирожные, которые его жена оставляла у выхода из лабиринта, были необычайно вкусны, насколько мне известно.

Река Блэкрут пересекала Кларкстон в пяти местах, поворачивая по пути через город то в одну, то в другую сторону, создавая маленькие полуострова. Мой дом в стиле начала XIX века, с двускатной крышей, был возведен каким-то начальником, работавшим на железной дороге в период Великой колонизации, который вывез поселенцев на вольные просторы и очень скоро вынудил их ввязаться в Гражданскую войну; он стоит на мысе Пурвистоун — самом восточном полуостровке города, похожем на дым, идущий из трубы паровоза. Переходя по мостику, ведущему прямиком к моей двери, я посмотрел на свой дом — не горит ли свет в окнах, но ничего не увидел. Или Кейт ушла, или же она сидела в темноте. Я предположил последнее. В моменты личного и профессионального кризиса Кейт стремилась спрятаться в тень. Иначе она бы нипочем не соблазнилась предложением Брайана поехать в Монтану — из-за своей аспирантуры, оставив без ответа четыре предложения от университетов Лиги Плюща.

Лишь на миг, дойдя до середины мостика, я остановился, чтобы послушать реку. В шуме воды уже слышался раздражающий ухо скрежет. На День благодарения она замерзнет, и улицы разрастутся на время ее зимнего сна под толстым снежным покровом. Обернувшись, я бросил взгляд на город, увидел оранжевые огоньки, мигающие в темноте, и услышал пронзительный визг маленького ребенка, пронизавший тишину, точно крик охотящейся скопы.

— Ты растерял все доброе, что в тебе было, Брайан, — пробормотал я, сам себе удивившись. Понятия не имел, что думаю о нем.

Даже после того как я отпер дверь, мне понадобилось несколько секунд, чтобы догадаться: Кейт — там, скорчившись на тахте у окна, смотрит на реку. Она сидела, по пояс закутавшись в голубой плед, который давным-давно связала для меня моя мать, а ее длинные каштановые волосы лежали на плечах, точно шаль. При солнечном свете странно запавшие глаза Кейт придавали ей вечно невыспавшийся вид. В сумраке тени добавляли красок ее бледной коже, глаза казались более выразительными, и она становилась настоящей красавицей. По крайней мере, на мой вкус.

— Эй, — окликнул я, направившись в ее сторону, и ощутил лишь легкий осадок прежней неопределенности.

Я давно изжил в себе чувство вины перед Кейт за то, что пригласил ее к себе, хотя она и была моей бывшей студенткой. Ей было тридцать пять лет, всего на шесть меньше, чем мне. До Кейт у меня в течение одиннадцати лет не было сколько-нибудь значимых связей: Кларк-стон маленький городишко, совсем крошечный, а университет и того меньше, а я от рождения неразговорчив.

Тем вечером Кейт не стала облегчать мое положение. Она не отрываясь смотрела в окно. Окно было закрыто, но снег, казалось, как-то проникал в комнату. Я представлял себе, как он мерцает около ее уха, точно облачко блуждающих болотных огоньков. Подойдя, я опустился рядом с ней на тахту. Она тихонько заплакала. Я сидел и держал ее руку, позволяя ей выплакаться.

— Он даже не был хорошим другом, — проговорила Кейт вполголоса спустя долгое время, — никогда не был.

Я тронул ее волосы:

— Ну конечно.

— Он был слишком озабочен своими душераздирающими проблемами.

— Он был болен, Кейт. У него не было выбора.

Впервые за весь этот вечер она повернулась и посмотрела на меня. Я смотрел в ее глубоко запавшие глаза, точно заглядывал в пещеру. В таких случаях мне всегда хотелось забраться в самую глубину. Она улыбнулась, и я чуть было не рассмеялся, но вовремя одернул себя.

— Это все меняет, — сказала она.

— Послушай, Кейт, пойми меня правильно… Жаль, что он вообще сюда вернулся — за тем, конечно, исключением, что он привез тебя. Жаль, что ты его вообще знала. Ты и все другие на этом проклятом отделении, потому что он обладал такой болезненной притягательностью, что для вас, выпускников, это как пыльца для пчел, и вот вы уже сами рассыпаете ее, и сами не можете справиться с жуткими наклонностями.

Кейт рассмеялась, и на этот раз смех прорвался из меня наружу.