Два сфинкса

Аменхотеп поднял свой утомленный взгляд к небу. Настала ночь; темная лазурь, как бриллиантами, сверкала миллиардами звезд. Задумчивым и печальным взором смотрел он на эту царскую мантию Предвечного. Проникая в тайны, с вечно ненасытной жаждой знания, стремясь к далекой цели, всюду работали, боролись и страдали человеческие души. Когда же истощенные, спотыкаясь и обливаясь потом, они, по–видимому, готовы были уже схватить ярко пылающий факел абсолютного знания – последний словно отодвигался в непроглядный мрак и снова манил к себе.

– Где же ты, конец пути? – пробормотал Аменхотеп.

Голова его тяжело опустилась на грудь. Смертельная усталость и непобедимая жажда покоя и забвения овладели им.

– Я хочу умереть. Может быть, в невидимом мире я найду новые силы для работы и ко мне снова вернутся мужество и энергия, которых мне недостает теперь, – сказал он, вставая. – Только умереть хочу я у своей пирамиды, в пустыне. Пусть никто не знает, что я пал; пусть никому не будет ведомо, куда я исчез! «Они», которые пока далеки от такого поражения, только бы плечами стали пожимать, – прибавил он – и пламя вспыхнуло в его глазах.

Аменхотеп завернулся в темный плащ, взял свой дорожный посох и, выйдя из дворца, исчез в ночной темноте. Путь не представлял таких опасностей, какие грозили простым смертным. Он повелевал бурями, а волны, по которым он ходил, как по твердой земле, носили на себе легкое тело мага, едва смачивая его сандалии и низ плаща.

Так, никем не замеченный, Аменхотеп достиг пирамиды, в которой провел целые века. В своей рабочей комнате он сел в кресло и долго осматривал любимые и хорошо знакомые предметы.

– Прощайте, немые свидетели моих трудов, и ты, мирное убежище, где я забывал время! Из твоих стен унесу я драгоценнейшее из моих могуществ: добровольно порвать узы, связывающие меня с телом. Маг может умереть, когда пожелает… – пробормотал он, и гордая улыбка сознания своей силы осветила его лицо.

Аменхотеп прошел в смежную комнату, принял там ванну и надел тонкую, белоснежную полотняную тунику. К груди он прикрепил золотой нагрудник, посредине которого ослепительным светом сияла пятиконечная звезда – символ всех отраслей приобретенного им знания. Затем он достал из шкатулки венок из чудных цветов, свежих, будто они только что были сорваны, и возложил его себе на голову. Захватив еще с собой магический жезл, он направился к выходу.

Была еще ночь, когда Аменхотеп вышел из пирамиды. Вокруг расстилалась пустыня, погруженная в мрак и тишину. Ни малейшего шума, ни малейшего голоса не было слышно. Ничто не смущало глубокой и торжественной тишины, словно природа и животные понимали, что великий труженик удаляется на покой, и чтили эту тайну.

Аменхотеп прошел с сотню шагов, остановился и обернулся лицом к пирамиде. На минуту он сосредоточился и под напряжением его могучей воли, победившей и повелевавшей стихиями, – к нему, казалось, вернулись сила и вид молодости. Высокий стан выпрямился, морщины исчезли, а в глазах блеснул огонь. В последний раз плоть склонялась и повиновалась, как мягкий воск, своему могучему двигателю – воле.

Подняв обе руки вверх, Аменхотеп мерно запел песнь, творя заклинания на незнакомом языке. Через минуту блеснул зеленоватый свет.

Свет этот стал расти, принял пурпурный оттенок и широким ореолом окружил мага. Со всех сторон слышался треск и свист бури. Затем отовсюду словно из земли и из воздуха стали появляться странные существа. Одни были с крыльями, другие пресмыкались; невозможно описать разнообразие их форм, цвета и вида. Они явились как туча и толпой окружили мага, преклоняясь перед ним.

Тогда раздался звучный и вибрирующий голос Аменхотепа.

– Первичные духи, верные слуги мои, исполнители моей воли! Выходите из земли и воздуха, воды и огня! Я созываю вас, чтобы снять с вас клятву, мне данную. Рассейтесь свободными к северу, югу, востоку и западу, а не то – идите служить иному господину!

Пронзительные и раздирающие душу крики послышались в ответ. Воздушные массы дрогнули, заволновались и нерешительно двинулись к нему, словно хотели на него броситься, но Аменхотеп поднял руку, вооруженную магическим жезлом, и громко вскричал:

– Назад, первичные духи! Дайте дорогу магу!

Низшие существа отступили и исчезли во мраке.

Зеленый свет угас и его сменил луч нежного, золотистого света. Аменхотеп стал на одно колено и сломал об него свой магический жезл.

Легкому треску сломанного жезла вторил отдаленный раскат грома. Яркая молния прорезала черное небо, точно заревом пожара осветив пустыню и старую пирамиду. На пурпурном фоне внезапно вырисовалась гигантская, воздушная мужская фигура, закутанная в ослепительно сверкающий белый плащ. Семь блестящих духов окружали его. Аменхотеп пал на колени и на лице его отразилось неземное счастье. Протянув руки к сияющему видению, он пробормотал:

– Гермес! Учитель мой и покровитель! Ты соизволил явиться в этот великий час твоему недостойному ученику.

Улыбка бесконечного милосердия осветила лицо великого Просветителя Египта; он склонился к Аменхотепу и, коснувшись рукой чела его, сказал: