Два сфинкса

- Итак, слушай: если ты хочешь вполне отдаться Спасителю, тебе необходимо оставить этот дом, где искушение и зло стерегут тебя на каждом шагу. Я тоже жажду вернуться к своим, так как, несмотря на твою доброту ко мне, меня тяготит жизнь среди наших палачей и среди отрицающих Христа. Если ты согласна, то ничто не мешает нам тотчас же уйти, так как никогда не следует откладывать добрых решений.

Валерия находилась в таком душевном состоянии, что предложение оставить дом мужа нисколько не испугало ее. В ней шевельнулось только что-то вроде угрызения, и она пробормотала нерешительным голосом:

- Меня станут искать и с теми средствами, какими располагает Галл, скоро найдут.

- Этого не бойся! Надо только уйти раньше, чем вернется твой муж. Ночь еще велика, и я успею отвести тебя в одно из предместий. Там живет в своем уединенном домике чудная женщина, уже не раз дававшая убежище неофитам. Марфа и ее сын торгуют овощами, и никто не подозревает их. Там ты без страха можешь оставаться, пока тебя не представят нашему епископу. Тот же скроет тебя в одном из самых безопасных наших убежищ, пока ты не укрепишься в новой вере и крещением не возродишься к новой жизни.

- Хорошо! Я согласна сейчас же уйти, - ответила Валерия после минутного размышления и ушла к себе.

Лелия едва успела уложить немного белья и шкатулку со своим сокровищем, как пришла закутанная в темный плащ Валерия с двумя пакетами в руках. В одном были уложены туника и несколько мелких вещей, в другом, более тяжелом, - драгоценности.

Тихо, со всевозможными предосторожностями, обе женщины прошли галерею и, спустившись в сад, пересекли его во всю длину. Затем через маленькую калитку, служившую садовнику и закрытую только изнутри на задвижку, они вышли на улицу… Непривычная тяжесть утомляла Валерию, и она задыхаясь остановилась на углу переулка.

- Еще немного терпения! - пробормотала Лелия. - Скоро мы придем к лавочке, где продаются цветы. Там есть знакомый мне молодой христианин.

Как молодая девушка и сказала, на повороте в первую же улицу, они очутились у лавочки, в глубине которой виднелись горшки цветов и были навалены корзинки.

- Клит! - вполголоса позвала Лелия.

- Иду! - ответил звучный голос.

Минуту спустя появился мальчик лет пятнадцати, и тотчас же взял пакеты.

После часовой ходьбы они остановились на самой окраине предместья, перед высокой и толстой стеной. Клит взял висевший молоток и четыре раза ударил в небольшую запертую дверь.

- Таким образом христиане условились извещать друг друга, - пояснила Лелия. - Три раза ударяют во имя Св. Духа.

После довольно долгого ожидания дверь со скрипом отворилась, и на пороге появилась уже пожилая женщина, видимо из простонародья, которая впустила пришедших.

Лелия поцеловалась с этой женщиной. Затем она сказала, указывая на Валерию:

- Я привожу неофитку, сестра Елизавета. Она нуждается в покое. Нельзя ли дать ей комнату?

- Конечно, можно! Да благословит Господь твой приход, дорогая сестра, - ответила женщина, поворачиваясь к Валерии.

Но та была даже не в состоянии ответить. Привыкшая выходить только на небольшую прогулку или пользоваться носилками, молодая женщина первый раз в жизни прошла так много пешком. Усталость ее была так велика, что у нее подкашивались ноги и кружилась голова. Она упала бы, если бы ее не поддержали Лелия и Елизавета.

Они усадили патрицианку на скамейку. Когда та немного отдохнула, ее отвели через густой сад в дом и поместили в небольшой, выбеленной известью комнате, где стояла простая, но чистая и удобная постель. Пока сестра Елизавета помогала Валерии раздеваться, пришла Марфа, хозяйка дома, добрая женщина с обыкновенным лицом. Она принесла новой гостье стакан теплого вина и кусочек дичи, который заставила съесть. После этого молодая женщина почти тотчас же заснула тяжелым и глубоким сном.

Когда Валерия проснулась, было уже довольно поздно и лучи солнца пробивались сквозь простые оконные занавески. Молодая женщина с удивлением осмотрела обнаженные стены, простой деревянный стол, такие же стулья и грубое шерстяное покрывало, которым она была накрыта. Вдруг к ней вернулась память, и ею овладело такое чувство страха, что она со сдавленным криком зарылась головой в подушки. Экстаз угас, и она видела теперь во всей наготе, что она наделала. Что скажет Галл, когда убедится в ее бегстве? Заслужил ли он тот позор и несчастье, которые она обрушила на него и на его дом? Без сомнения, он говорил о любви Эриксо, и его равнодушие к ней оскорбило ее. Но ведь она знала, что он человек увлекающийся; к ней же, своей жене, он всегда был добр, внимателен и снисходителен. Имела ли она право судить его, когда сама питала преступное чувство к египтянину? Молодой женщиной овладело такое чувство стыда и раскаяния, что она решила вернуться к мужу и вымолить его прощение за свою безумную выходку.