Два шага маятника

Памела согласилась, что это умно. Матово-бледное лицо ее немного порозовело. Ласкар смотрел на нее через стол и думал, как бы похорошела и расцвела его гостья, если бы вместо строгого костюма на ней было веселое, открытое платье, а на лице - беспечная улыбка. Она перехватила взгляд и чуть свела брови, словно поняла, о чем думает Ласкар.

Но во время осмотра больного Памела вдруг сказала:

- Выглядите вы мужчиной, Долли. Я ожидала худшего. А вы…

Это был отличный комплимент! И сказано было строго, безапелляционно, так что не верить медику он не мог. Как мало надо подчас человеку, чтобы приподнять его, укрепить дух и тело! Ласкар повеселел. Он даже позволил себе проводить Памелу до ее отеля, шутил, но Гривс оставалась монументально-строгой. И эта ее строгость действовала на Ласкара гораздо сильнее, чем милый щебет женщин, которые откровенно хотят нравиться.

Скоро Памела Гривс начала курс лечения.

- Долгое, трудное дело, - пояснила она, приступая к уколам. - Два-три месяца, не меньше. Правда, с перерывами.

- Можно мне знать, чем вы лечите? - довольно робко спросил Долли.

- Разумеется, - охотно ответила она и в течение нескольких минут произнесла два-три десятка латинских названий, половина из которых ему ничего не говорила. Ласкар только кивал. А не все ли равно чем! Лишь бы польза.

Через пять дней он предложил доктору, удобства ради, перейти из отеля в его дом.

- Для вас найдется комната, здесь небольшой сад и вообще удобнее.

Она сразу согласилась и вскоре он услышал, как Памела по-хозяйски, строго и веско, разговаривала с его прислугой. Уж, видно, такое у нее было обаяние власти, что прислуга ничуть не обиделась и с готовностью делала все, что ни приказывала мадам Гривс.

В письме к Хеллеру физик не пожалел благодарностей. Ганс ответил, что Памела - его лучшая помощница, что он, безусловно, верит ей и что его друг тоже может вполне на нее положиться.

Так в доме старого и больного физика появилась женщина, и как-то незаметно все в этом доме скоро изменилось. Перемены хозяин дома чувствовал и в себе. Он стал тщательнее бриться и одеваться, в его голове, до того целиком занятой рабочими проблемами, теперь нет-нет да и мелькали мысли о строгой хозяйке, о режиме. Он старался делать доктору что-нибудь приятное, и она принимала это как должное.

Но не улыбалась.

Никак не улыбалась.

Прекрасно выточенная глыба льда. Не больше!

Между тем в Санта-Рок пришло второе письмо от Карела, которое мы и приводим здесь целиком.

«Москва, 17 августа.

Дорогой Ласкар!

В первом письме я, кажется, только упоминал о животных, побывавших в космосе. Теперь об этом знают все, и даже есть сообщение в газетах. В нашем институте появилось семь прелестнейших собачек, маленьких, понятливых и очень забавных с виду. Но они герои, они действительно побывали в космосе, - одни в ракете на огромной высоте, другие в гондоле стратостата в верхних слоях атмосферы.

Где и как это происходило, я не знаю, но Полина утверждает, что бело-черная Злючка (имя ей дано явно не по характеру!) поднялась на тысячу километров, а флегматичная Зорька обследовала стратосферу на высоте двадцать-шестьдесят километров. Полина в курсе всех этих событий, она работает сейчас как раз в той группе, где ведут наблюдения за животными.

Первые сведения очень интересны. Путешествие в космос не прошло для животных бесследно. Вот что было замечено.

Через неделю у Злючки появились первые признаки лучевой болезни. Ракета пронесла животное через

два пояса радиации. Было бы странным, если бы Злючка осталась невредимой. Когда я пишу тебе это письмо, собачка лежит на столе, ей делают очень серьезную операцию, пытаясь сохранить жизнь и проверить новые методы лечения из области космической медицины.