Два шпиона в Каракасе

Между тем Моника целиком отдавала себя работе, чтобы заполнить пустоту, которая образовалась у нее внутри, после того как Маурисио исчез из ее жизни. Она уже семь месяцев не видела его и все еще не могла до конца поверить, что он оставил ее вот так, безо всяких объяснений, и тот их последний утренний кофе больше никогда-никогда не повторится. – Мне кажется, тебе пора притормозить, сама ведь говоришь, что есть тайные силы, которые хотят заткнуть тебе рот, – советовала ей Эва.

– А я и приторможу… как только закончу эту тему про экспроприации, сразу и приторможу, – отвечала Моника.

Упоминая “тему про экспроприации”, Моника имела в виду репортаж, над которым уже давно работала. Он был посвящен жизни Франклина Брито, биолога сорока девяти лет. Он поставил свою подпись под требованием созвать референдум, и его уволили из школы, где он работал учителем, а потом отняли и надел земли. Не потому, что Брито был помещиком. Просто Закон о земле, которым руководствовалось правительство, проводя экспроприации, позволял отнимать также и совсем небольшие участки – такие как у Брито и его семьи.

Моника пару раз съездила в тот район с плодородными почвами в венесуэльской части бассейна Амазонки, где находился надел Брито, о котором шла речь. Она знала, что последние пятнадцать лет он вкладывал в эту землю деньги и вполне успешно ее обрабатывал. Благодаря его усилиям хозяйство стало образцовым, он по интенсивным технологиям выращивал, кроме прочего, рис и кофе, а также занимался рыбоводством. А еще Брито устраивал там лагеря для школьников, где они могли проводить каникулы, и давал практические уроки тем, кто решил заняться сельским хозяйством.

Все в его жизни шло отлично – пока однажды ближе к вечеру не явилась группа крестьян в сопровождении роты солдат и не захватила его ферму. Правда, сами они не называли себя захватчиками, поскольку были уверены, что пришли “восстановить справедливость”. Хозяина они считали латифундистом, а значит, отнимая “частную собственность”, лишь реализовали свое право иметь кусок земли, чтобы обрабатывать его или продать.

Их действия застали Брито врасплох, и поначалу он не оказал никакого сопротивления этому грабежу, но по прошествии нескольких дней решил искать помощи у закона. Он без устали ходил по судам и редакциям газет. Говорил, что ему обещали заплатить за экспроприированную землю, но так ничего и не заплатили. Обвинял правительство в том, что оно разорило его семью.

Обивая пороги разных учреждений в Каракасе, Брито познакомился с Моникой Паркер, и она решила рассказать его историю телезрителям. Журналистка сопровождала его, когда он решил вернуться домой и продолжать жить на захваченной ферме, хотя новые обитатели смотели на него как на врага. Многих крестьян привезли сюда из разных дальних деревень. Он никогда раньше не видел этих людей, но они обращались с ним с мстительной жестокостью – по-революционному. Понятно, что захват был хорошо организован человеком, близким к правительству. Но тяжелее всего для Брито было наблюдать, как шли прахом годы его работы. Решив воспринимать все стоически, он попытался сделать так, чтобы новые владельцы поддерживали ферму в должном состоянии, но им, как оказалось, это не было нужно. Они довольствовались тем, что теперь у них есть пристанище, а правительство оказывает им помощь живыми деньгами. Полученные боливары они пропивали. Моника Паркер снимала, как крестьяне режут молочный скот и устраивают веселые пирушки на свежем воздухе – под пиво и музыку. Постепенно все коровы были уничтожены, поля заросли сорняками, а пруды, прежде полные телапий и хариусов, порождали лишь тучи комаров.

Возвратясь в Каракас, Моника под впечатлением от увиденного выпустила в эфир первый репортаж, посвященный делу Брито. Несколько месяцев спустя биолог снова привлек к себе всеобщее внимание. Отчаявшись добиться справедливости, он снова приехал в Каракас – на сей раз чтобы объявить голодовку, приковав себя цепью к воротам здания Организации американских государств (ОАГ). Он требовал, чтобы правительство Чавеса заплатило ему столько, сколько стоит земля, которую он сделал плодородной. Заявлял, что стал жертвой насильственных действий. Но достучаться до президента было невозможно, так как тот твердо следовал своему собственному лозунгу: “Мы должны покончить с латифундиями, и я готов жизнь положить ради этого”.

У Моники сердце разрывалось на части, когда она видела, как менялся Брито, объявлявший одну за другой девять голодовок. Последние недели своей жизни он провел в военном госпитале, куда политическая полиция доставила его насильно. Он уже не мог ни двигаться, ни говорить, с трудом дышал, у него развились пневмония, гипотермия, были поражены печень и почки. Перед смертью он обвинил в том, что с ним случилось, президента. Иными словами, попытка Чавеса победить латифундистов стоила жизни не ему самому, а Франклину Брито.

Мы восстанавливаем справедливость