Два солнца

Мирачевский ловил себя на мысли, что вся эта ситуация удивительно напоминает ему полюбившиеся в детстве книги об индейцах Фенимора Купера, а сам он – точь-в-точь как Следопыт в селении делаваров. За это время он многое узнал о предводителе «лесного племени» и даже проникся к нему симпатией.

Игнат не отличался многословием, но все же рассказал о том, что он – из купеческой семьи, поднявшейся в Сибири на пушном промысле, создавшей свой капитал нелегким трудом. В Гражданскую потерял родню, а когда в Иркутске окончательно установилась советская власть, ушел с женой в деревню: труда он не боялся, надеялся, что они смогут спокойно жить на земле. Но когда в начале двадцатых большевики добрались и туда, он резко выступил против продразверстки, и ему отомстили. Так он утратил единственного близкого человека, свою Настену. Собрав сторонников, он выбил из поселка отряд «красных», после чего оставалось лишь уйти в леса.

Леонида поразила эта история. В свою очередь, он рассказывал о своем детстве и юности, о событиях гражданской войны на Полтавщине. Довольно быстро между ними возникли доверительные отношения, и вот тогда Игнат показал карту. Эту бумагу отдал ему перед смертью белогвардейский офицер, приставший к отряду Бугра. На плане якобы было отмечено место, где спрятано золото с якутских приисков.

– Я-то вроде грамотный, а вот карты читать не умею. Да и непонятно, в какой местности этот схрон.

– И что ты будешь с этим делать, если найдешь?

– Уйду в Манчжурию, в Китай. Здесь жизни больше нет. – И добавил: – Ты, разумеется, долю получишь.

Но Мирачевский только махнул рукой – он уже углубился в изучение потертого плана и не чувствовал ничего, кроме знакомого азарта. Достав из планшета свою карту и разложив ее на столе, он попытался совместить два изображения. Но сказывалась не только разница масштабов, но и странная для офицера небрежность обозначений.

И на следующий день с раннего утра сидел уже, согнувшись над схемой.

– Ну что, получается? – озабоченно спросил Игнат, глядя на нахмурившегося инженера.

Тот покачал головой:

– Пока ничего. Сам видишь, в каком состоянии бумага – ветошь, а не план. Половины не разобрать.

Целый день промучился он над этим ребусом, стараясь догадаться, как найти ключ к нему. Привязки к местности так и не находилось…

Утро очередного дня выдалось необычайно тихим. Выйдя из землянки, Леонид понял, что встал поздно (все не мог уснуть, долго крутился и размышлял о кладе) и что «бугровцы» снова удалились на промысел. А на пеньке неподалеку опять сидел «соглядатай», прищурившись на солнце. Умывшись и выпив чаю, ароматного, травяного, снова принялся за дело, немного задержавшись у входа: «Эх, такой денек! Жаль, что нельзя с этой картой на людях появляться».

А поздно вечером, услышав снаружи взволнованные женские голоса и ворчанье своего стража, Мирачевский понял: отряд еще не вернулся, и это почему-то беспокоит оставшихся в лагере. Он не знал, насколько далеко мог увести своих Игнат, а потому спокойно лег спать.

Отряд, однако, не появился и на следующий день. Вот здесь чутье подсказало, что нужно действовать.

Но Леня почему-то медлил. Казалось, неправильно уходить вот так, не попрощавшись и не объяснившись с Бугром. Что-то все же возникло между ними: если и не близость, то взаимопонимание – это точно. К тому же вчера вечером он окончательно понял, что карта офицера и гроша ломаного не стоит, определить по ней реальное местоположение предполагаемого клада совершенно невозможно – уж в этом опытный картограф разбирался, как никто другой. «Но Игнату-то об этом еще неизвестно», – мучился Мирачевский.

Вдруг его буквально пронзила мысль, заставившая взглянуть и на своего «тюремщика», и на ситуацию в целом иначе: «А если Бугор решит, что я расшифровал схему и хочу в одиночку завладеть золотом? Что тогда? Найдет ведь, из-под земли достанет… И, возможно, не только меня… Девчонки…» Леонид даже вскочил, ударившись макушкой о низкий потолок. «Ну нет, нельзя же так думать о человеке! Хотя…» – вспомнились тут и рассказы Савелия.

И все же были обстоятельства более весомые. Во-первых, его ждала семья: Иринка, Оля (она наверняка уже волнуется). Во-вторых, слишком долгое пребывание среди бандитов могло вызвать в дальнейшем обвинения в соучастии – времена наступили такие, что пострадать можно из-за малейшего подозрения. А это могло отразиться и на родных.

Последний довод оказался решающим.

Леонид молниеносно собрался, сунул план под подушку Игната и, улучив момент, когда женщины возились со стряпней, а мужик разжигал костер, тихо нырнул в заросли. Инженер-путеец хорошо ориентировался и помнил направление. Главное было – выйти к реке (еще важнее – не встретить дикого зверя: ружья ему, конечно, не оставили), а уж там вдоль русла он найдет дорогу до последней стоянки своей партии. Но в дремучем лесу все выглядит совсем не так, как на карте, а потому пришлось покружить по тайге, прежде чем, изрядно исцарапавшись, он все же выбрался к речке.