Два старца

– Церковь в былые времена не осуждала даже детей из пробирки, правда… если только в ней один плод, да и то в тех случаях, когда по-другому мать не могла… ведь раньше у людей болезней было ой-ой-ой сколько, – отец Павел даже руки к голове прижал. – А выращивать малыша без матери, не очень хорошо. Запретить не могу, но, если не можешь остаться один, как апостол Павел, ну что ж, из двух зол выбери меньшую, только сначала с Господом посоветуемся. Если Ему угодно, найдет настоящую жену, сколько чудес в истории случалось, разве в наши времена мы оставлены? Нет, мой друг, Господь тот же!

Отец Павел незаметно подмигнул Грише. Тот встал, взял девушку под руку, и они вышли на причал:

– Я сейчас! Подожди немного, пригляди, пожалуйста – чтобы ни одна энергомуха не пролетела!

Мужчина вернулся внутрь баркаса, а старец произнес:

– Ей можно доверять?

– Отец! Она взломанная – солидную сумму заплатил, все системы контроля отключены давно, иначе я бы ее в дом к себе не привел!

– Ну добро, – ответил старец, доставая из подпола ветхую иконку, – сейчас молиться будем, а ты вникай и тоже проси!

Старик прикоснулся к своему плечу и сверху, из проектора полился свет, заполнив комнатушку. Свет, словно пар витал в пространстве между двумя мужчинами и пропитывал их насквозь.

Старец прошептал:

– Псалтирь! Редкость сейчас! Чувствуешь? – затем снова дотронулся до плеча и свет моргнул.

– Вот! То, что нужно! Внимай все до капли, продублировать все равно не получится – единственная копия!

Старец встал на колени у иконы и принялся молиться, а Гриша с радостью впитывал слова Псалтири и Евангелия, что носились в свете, проникая в память, строчка за строчкой.

– Господи Исусе Христе! Услышь раба, твоего недостойного! Вчера и сегодня, и вовеки Ты тот же! В трудное наше время, оскуде преподобный, а христиан не сыщешь на твоей планете ни в церквях, ни в пустынях. Вразуми, дай узнать Твою волю! Гришенька хочет устроить брак – свою малую церковку. Хотел бы, с обычной скромной девушкой, которых нет почти сейчас. Дай ему Господи ответ, помоги! Все сделаем что скажешь, куда нужно пойдем за Тобой! Укажи и помилуй нас грешных!

Старец молился, а у Гришки – огромного мужика, текли слезы по щекам. Все, что смог, он впитал из Нового Завета, на сердце потеплело и, казалось, что мир изменился, чуть помудрел или подобрел, а, может быть, сами глаза изменились? Ему стало жалко Эзану, что не выбирала своей судьбы, созданной от прототипа, жалко стало малышей, которым в родильных фабриках вживляли Подсказчика, создавая новых граждан планеты. Он смахнул слезу и произнес:

– Батюшка! Да ведь люди апостольских веков, точно такие же, как и мы! Я думал, они лучше! Как же так?

Отец Павел встал с колен, перекрестился перед ветхой иконкой, выключил проектор и ответил:

– Времена всегда трудные. Скажи – легко было первомученикам погибать от диких зверей на арене? А легко ли хранили веру в атеистические времена. А в языческих странах как жили? – старец покосился в темную комнатку баркаса и прищурился.

– А что же, сейчас говорят – наше тысячелетие, время невиданного прорыва науки! Исчезли болезни! Нет больше нужды работать…

– Так! Все так, только душа к Богу тянется, даже если и наука на высоте, – отвечал старец.

В темной комнате что-то шевельнулось, и Гриша тоже обернулся.

Отец Павел перекрестился, вытащил карманный проектор, из которого выросла точная проекция горящей восковой свечи, и медленно направился в сторону темноты, не прерывая беседу:

– Ответь. Разве не крадут больше? Когда нет нужды в еде, что по трубке в каждый дом поступает. Нет забот об одежде – сейчас любой печатает ее в нужном количестве! А разве не убивают теперь? Казалось бы, за что души отнимать, когда и работать не нужно, завидовать нечему?! Разве не блудят, не осуждают, не тщеславятся?! Э-э нет брат, человек тот же, грех в нем от самого Адама!

– И никакой наукой ты этих негодников черных, что нашей молитве мешают, – отец Павел перекрестил проекцией свечки мрачный угол. Замолчал на мгновение, видимо, творя молитву, затем откашлялся и продолжил, – кхе-е-е, не выгонишь! А они тоже не меняются к лучшему, лишь в зле растут, да пакости нам чинят!

Из темной комнаты посыпалась ржавчина, вылетело пару крупных металлических деталей баркаса, затем что-то загромыхало, и мрак на секунду осветился сквозь открывшийся люк в потолке, но почти сразу, с шумом захлопнулся назад.

Григорий перекрестился и спросил:

– Батюшка, да разве наука против Бога?