Два света

Дом Гиреевичей, как и происхождение их, был очень оригинален или, говоря по-старинному, походил на святилище Муз и Аполлона. Сам граф Юрий, человек ограниченного ума, но в высшей степени тщеславный, был страстный любитель музыки, с восторгом играл на скрипке… и содержал квартет, кроме того, гордился своей библиотекой, физическим кабинетом и множеством редкостей, и каждый гость непременно должен был осматривать и хвалить их. Никто не мог избежать ревизии всех Ситковских драгоценностей, а хозяин, всегда показывая их сам, обыкновенно говорил о цене, за какую приобрел их. Не умею объяснить, каким образом, однако эта благородная любовь к искусствам и наукам мирилась с величайшей расчетливостью, господствовавшей в доме Гиреевичей. Пани графиня, игравшая только на стеклянной гармонике, привезенной из Вены и купленной, по словам графа, за сто дукатов, во всем сочувствовала мужу и от всего сердца помогала ему. Всегда вместе показывали они гостям чудеса природы и искусства, находившиеся в Ситкове, самым первым из чудес была единственная дочь хозяина, избалованная и изнеженная по-царски девушка, родители в ней души не чаяли, каждое дыхание ее наполняло их благоговением и восторгом. Панна Зенобия была девочка лет пятнадцати, нежная, слабого сложения, со светлыми волосами, голубыми глазками, недурная собой, но и не красавица… впрочем, довольно стройная и тонкая. Она знала, что будет иметь огромное приданое и что многие будут добиваться ее руки. Ей в глаза превозносили ее красоту, а способность ее к игре на фортепиано считали столь необыкновенной, что даже не знали, как и хвалить. Весь дом жил прекрасной Зени, своей повелительницей и царицей, отец перед ней благоговел, мать падала на колени, все угождали ее фантазиям, а прихотей и капризов было у Зени очень немало.

Жизнь в Ситкове шла не слишком весело, потому что редко приезжали туда гости. Каждый боялся музыкальной пытки, гармоники пани графини, скрипок графа, скромно сравнивавшего себя только с Липинским, фортепиано Зени, квартета, осмотра и описания всех редкостей и не решался расточать бесчисленных похвал, как необходимую дань за визит свой. К тому же здесь принимали гостей с величайшим радушием, задерживали и не отпускали их до тех пор, пока не были осмотрены все редкости.

Вот в какой дом президент вез Юлиана. Всегда живя в хороших отношениях с Гиреевичем, особенно с его женой, потому что пятнадцать лет назад он вздыхал по ней, президент питал надежду избавиться от обзора, по крайней мере, половины тамошних редкостей. Ситковские палаты стояли на холме и видны были очень далеко, их окружали английский сад и красивые пристройки. На фронтовой стороне дворца помещался герб хозяина с бесчисленными украшениями. Начиная с большой дороги до самого дома, по обеим сторонам стояли старинные статуи, а на дворе и внутри дворца находилось бесчисленное множество разных редкостей. Самая обыкновенная вещь по какому-то праву становилась здесь редкостью и должна была непременно обращать на себя внимание зрителя.

Гости вошли в гостиную и никого не нашли там. Принявший их слуга проворно стер кое-где пыль и полетел доложить пану, занятому счетами, и пани, читавшей дочери какую-то книгу. Зени была немного слаба зрением и мать сама читала дочери, чтобы развлекать ее, потому что Зени не могла заниматься никакой работой. Пока собирались хозяева, президент и Юлиан имели время осмотреть гостиную. На первом месте стояло фортепиано Плейеля в зеленом чехле, далее гармоника графини и, наконец, палисандровый футляр со Страдивариусом самого хозяина. Вся мебель покрыта была чехлами. На стенах висело множество картин, но они ничем не отличались, и разве один хозяин мог понять и объяснить их достоинство. На этажерках и полках стояло множество древних безделушек, раковин, полуразбитых сосудов, мнимых этрусских ваз, венецианских кувшинов, окаменелостей и т. п.

В скором времени вбежал сам Гиреевич. Это был мужчина почти средних лет, довольно красивый, с обыкновенными чертами лица, начинавший немного толстеть, с улыбающимся лицом, всегда нарядный и во фраке, с огромной булавкой на шарфе и такими же перстнями на каждом пальце. Увы, каждый из этих перстней имел свою необыкновенно занимательную историю. Взглянув на Гиреевича, тотчас можно было угадать в нем человека, у которого все только напоказ, в душу его мог проникнуть разве один Бог, потому что только он может бросить взор в бездны ничтожества. Издали граф походил на фокусника итальянца или владельца кабинета восковых фигур, даже рукава его фрака были засучены, как будто он сейчас примется за фокусы.

Вбежав в гостиную, хозяин встретил гостей самой искренней улыбкой — так давно он никому ничего не показывал! — крепко пожал и потряс руку президента, едва не съел Юлиана, так как молодой человек в первый раз был у него в доме.

— Как я рад дорогим гостям! — воскликнул он. — Эй, человек! Сейчас скажи барыне и Зени!.. Как я рад, как я рад!

И Гиреевич уже следил за блуждающими по гостиной взорами гостей, чтобы найти повод начать обозрение своих редкостей.