Читаем Два такта до обрыва (СИ) полностью

Два такта до обрыва (СИ)

Эхом отразились в грудной клетке шершавые слова. Он произнёс это так, будто это изношенное «привет». Боль окутала сознание. Свист в ушах хоть как-то заглушал больную речь любимого.

— Куда? — посмеялась наигранно Карен, стараясь скрыть поток нахлынувших слёз. — Тебе завтра на лечение. Лучше сначала вылечись, чтобы потом…

— Потом может уже не на стать, — полукриком захрипел бывший виолончелист, после чего закашлял. Сильно, глухо и болезненно. — Давай покончим жизнь самоубийством. Вместе.

Батлер знала с самого начала, что Ричард имел в виду под «Давай сбежим?». Она знала, но не хотела признавать. С губ слезла старательно вычерченная ухмылка. Всё обрушилось в один миг, захватив с собой смысл дышать, думать и слушать дальше. Это не Ричард, нет! Это не он. Он никогда бы так не сказал.

— Заткнись, — нервно пропищала девушка, крепко зажимая уши ладонями, как пятилетний ребёнок. — Заткнись, заткнись, заткнись, заткнись, заткнись… За… По… жалуйста.

Парень превратил своим больным смехом через кашель всё в шутку. Будто это был всего лишь какой-то анекдот, чёрный юмор.

— Я пошутил, — бывший виолончелист крепко-крепко обнял малышку, прижимая к груди. Его руки, грудная клетка и слова тряслись, вызывая страх у девушки. Только Карен не слышала сердца. То, что билось когда-то так гулко, затихло, издавая быстрый, но тихий пульс. — Прости, что напугал.

Батлер чувствовала, как черноту волос укрывает влажность. Она знала, что он плачет, но решила, что лучше будет, если она притворится, что ничего не замечает. Ни хрипа, ни тихого биения, ни болезненный смех, ни затуманенные глаза, из которых хлещит поток слёз, ни холодных рук, что когда-то были горячими. Влюбленная, что готова выколоть себе глаза, лопнуть перепонки ушей и заработать себе лишнюю амнезию, лишь бы забыть о том, что Ричард умирает.

— Я боюсь забвения, — нежно и лояльно сказал Браун по пути обратно в палату. — Именно потому я стал никчёмным виолончелистом. И что теперь? Да, я отпечатался в памяти многих, но ценой своей собственной жизни.

— А я, ценой тебя, научилась ценить. — Карен была раздавлена. Это было заметно. — Странно, правда?

Ноябрь поглотил их мечты и надежды на будущее. Осталось только желание дожить до нового года, чтобы официально объявить о том, что Ричард прожил целых два года! Ведь ему поставили диагноз в декабре 2015. Если он проживёт ещё хотя бы чуть-чуть, держась на одних капельниц, то он признает, что врал пианистке про двенадцать месяцев. В глубине души девушка хочет эту формальность про два года лишь потому, что верит, что если год станет ложью, то всё остальное, сказанное в тот день, тоже моментально испарится в ложь. Что Ричард болен глиомой ствола головного мозга.

Батлер принесла торт, который купила в киоске рядом с больницей, но врачи сказали, что больному нельзя сладкого. Студентка отнеслась с пониманием к врачам, которые так усердно стараются увеличить длительность жизненного пути Брауна. Она хотела устроить скандал с криками и истериками, но кому будет лучше от того, что бывший виолончелист съест кусочек торта? Она просто улыбнулась, вкладывая неимоверную боль в ответ «Хорошо».

С приходом декабря мир для Карен стал равен маленькой палате Ричарда. Медсёстры, наконец-то, увеличили время приёма до 24/7. Они отмахивались тем, что это якобы маленькая поблажка для виолончелиста-знаменитости такого уровня, но пианистка знала, что Ричард просто умирает…

Брауну нацепили на лицо какую-то маску, которая, по словам врачей, поможет Ричарду дышать. Врачи старались доходчиво объяснить, почему легкие пациента утратили способность самим перерабатывать кислород, но Карен всё равно не понимала, как лёгкие и голова связаны между собой. Она не хотела понимать…

Она могла не спать несколько ночей, внимательно всматриваясь в очертания лица мужчины. Пусть розоватые круги под глазами стали выразительнее, а губы окончательно утратили цвет… И кожа ничем не отличалась от белоснежно-чистого потолка, но она по-прежнему считала его самым красивым цветком хиганбана, что она когда-либо видела.

В одну из ночей, когда облака очерчивали свет луны, а звёзды погасли в темноте неба, она осмелилась взять тетрадь, где таилось так называемое хобби Ричарда. Каждые страницы были похожи на нечто большее, чем просто тетрадь, в которую писали, чтобы «не забыть». Она заметила, что вплоть до сороковой страницы всё было так, будто мир — это тропа сожалений и трагедии, но именно с сорок первой страницы на всех листах было то, от чего малышка Карен не могла больше сдерживать слёзы. Она старалась много месяцев похоронить слёзы и печаль под улыбкой и словами «Ты поправишься, Ричард!», но не сейчас… Не в эти минуты.

Я наконец-то стану учителем, как я и хотел, но почему именно сегодня я встретил суицидницу? Если честно, то я ей завидую. Она может жить и умереть, когда захочет, а мне остаётся только ждать своего конца…

Жалкое зрелище.

11/03/16.