Два уха и хвост

— Хоккей, — сообщает Александр-Бенуа, — Педро отъехал, за ним и наш Спиннинг с двумя катушками; я же у подножия развороченного девства^[12], и готов исполнить моего пьяного сантехника. Какой фамилией, ты сказал, интересоваться?

— Прэнс.

Уоки-токи решает сыграть в испорченный телефон с этим именем, вроде бы таким простым и коротким.

— Пенс или Пенис?

— Почти Пенс, но амеррриканский.

— А, Прэнс, — догадывается Огромный.

— Именно!

— Пойду разузнаю. Что делать, если Пенис дяди Сэма в самом деле ночует здесь?

— Ничего, жди меня, я сейчас буду.

— А вдруг он смоется до твоего появления?

— Я сильно удивлюсь. Отключаюсь!

Мчусь, закидывая ноги за уши.

Внизу сталкиваюсь со Стариком и его новой пассией, прическа чуть пышнее, чем у предыдущей, вся окутана тайной и тюлем, в стиле Гарбо. Он воздерживается от представлений.

— Что-то новое, мой дорогой?

— Матиас введет вас в курс, Ахилл, если только выберете время его послушать.

— Надо показать наше маленькое заведение мадам графине Ослабеллье, затем осведомлюсь.

Кабина лифта поглощает их, затем возносит к мимолетным радостям.

Глава XVI

ХОРОШИЙ АРГУМЕНТ

Ойбобо Знамогде одновременно конголезец и муниципальный подметальщик города Парижа. Увидев, как я останавливаюсь именно там, где им устроена маленькая искусственная лагуна на тротуаре, он бросает на меня большой желтый взгляд, полный упрека.

— Извините, — говорю ему, — но места для стоянки по-другому не найти.

Какое-то мгновение он колеблется, затем заявляет, не глотая «р», в отличие от остальных чернокожих, среди которых распространена сия дурацкая привычка, что драндулет мой, и почему бы мне, в таком случае, не засунуть его себе в зад, прямо в самую глубину, а, старина? На что я отвечаю, что он, вероятно, и в самом деле думает, будто я попытаюсь, но я, однако, вынужден отказаться от этого занятного замысла из-за зеркал заднего обзора, размещенных снаружи.

Раздается трезубовый свист, и я замечаю Берюрье, вываливающегося из элегантного бара, находящегося в нескольких кабельтовых. Он ложится на курс, двигаясь враскачку.

— Ты был прав, — говорит он, пришвартовавшись, — Прэнс точно обитает в этом доме. Внизу, напротив чулана консьержки.

Уоки-токи заметно пучит левый карман его пальта; правый сегодня содержит в себе несколько картофелин в полевом мундире, захваченных им на всякий голодный случай на выходе из своих светлых покоев.

Ойбобо Знамогде, очень деловитый, забрызгивает нам брюки широким взмахом своей метлы. Стопоходящий поворачивается, чтобы смерить взглядом работника дорожной службы.

— Твое счастье, что я не рассис, а то б щас сыграл тебе трепку дяди Тома, забесплатно как негру.

Решительно сегодняшним утром в дурном настроении, Ойбобо Знамогде отвечает Берю, что содомирует его геморрой; мой горячо любимый коллега берет тогда метлу из его рук и переламывает ее древко о свое колено.

— Будем продолжать, или примемся выискивать вшей? — вопрошает Беспощадный.

Ойбобо ответствует, что предпочитает стать безработным, теперь, когда у него больше нет метлы; и уверяет Берю, что «старина, ты балбес, всем балбесам балбес, не надо смотреть на тебя, балбеса такого, дважды, чтобы понять, что ты балбес, старина!»

Обеспокоенный тем, как бы пикировка не переросла в душераздирающую рукопашную, я увожу Здоровяка. Служба зовет, и это дело срочное.

* * *

Девица, открывшая нам дверь, из тех, которые не похожи ни на кого, кроме киношных Джеймсов Бондов, а еще, очень часто, они слегка перегружены бюстом. Представь себе шатенку с рыжим отливом, загорелую под цвет рекламы солнечного янтаря, в пеньюаре настолько легком и прозрачном, что он сравним лишь с дыханием. В глаза бросаются груди, любой из которых можно при случае отмахнуться, и купальные трусики размером с почтовую марку.

Она оглядывает нас прозорливым оком, мгновенно вычисляет, остается невозмутимой, затем решает облагодетельствовать улыбкой.

— Мсье Прэнс? — роняю я.

— Его нет, а вы по какому поводу?

— Когда собирался вернуться? — объясняю я.

Она производит жест, имитирующий морские волны.

— Уж точно не раньше следующей недели.

— Нужно столько времени, чтобы добраться сюда из клуба Аполлон?

От моего замечания ее чуток клинит. Она хлопает своими длинными изогнутыми ресницами.

— Позвольте, — говорю я, ласково ее отодвигая.

— Кто вы такие? — взъяривается тигрица Прэнса.

— Вы прекрасно знаете, — отвечаю я.

— Вовсе нет. Я…

Мы на месте. Берю закрывает замок и накидывает цепочку.

— Дверь бронированная, — замечает он. — Когда живешь на нижнем этаже, это лучше.

— Вы из полиции? — беспокоится дама.

— Вам приз! — отвечаю я. — Расскажите немного о себе, моя дорогая.

— Ну, все! — визжит девица. — Флики вы или нет, убирайтесь отсюда! Никакого отчета я не собираюсь вам давать, и…

Оплеуха Толстого заставляет ее отступить на три шага.

— Сволочь, — завывает она, — тебе это так не сойдет!

Бугай выдает ей вторую плюху, по другой щеке, для симметрии.

— Тебе довольно? Продолжишь свои выкрутасы, чугунок станет, как стиральный бак.

— Вы ведь не полицейские, нет? — запинается она.