Два уха и хвост

Царица вылезла из своей коляски, я из своей. Ее капот воротил нос, мое крыло походило на бумажку в сортире. Я ее тут же окрестил «Царицей» за манто из черной кожи с белой норкой на воротнике, платиновые волосы, благородный вид и всю эту чертову расфуфыренность, порождающую в тебе желание вскочить на даму и объясниться с ней в манере ловкого кролика. Она осмотрела повреждения без особого волнения, потом перевела взгляд на меня, и моя пленительная улыбка ее расшплинтовала.

— Как, вы не орете на меня? — спросила она.

— С чего бы я орал на вас, мадам? Быть отмеченным такой женщиной, как вы, это может лишь осчастливить мужчину, достойного сего имени. В вас столько обаяния, что мое смятое крыло мне кажется гораздо красивее, чем раньше, и я задумываюсь, не оставить ли его в нынешнем виде на память о незабываемом мгновении?

Она оценила, хотя все было шито теми нитками, из которых плетут швартовы. И вот в настоящий момент моя щека покоится на ее трепещущем животе. Сказочная подушка не осмеливается пошевелиться, чтобы не потревожить мою мечтательность.

Насытившись любовью, реализовав, стало быть, настоящее наилучшим из возможных способов, я обращаюсь к будущему. Говорю себе, что Фараония мне начинает надоедать. После изгнания Берю и ухода Старика все расшаталось и перекосилось, и я уже не знаю, чего там ищу. Меня манит нечто иное: бегство, свобода. Может, расплеваться, в конце-то концов? Я предпочел бы лететь на своих собственных крыльях. Тогда что, экспорт-импорт? Издательское дело? Журналистика? По правде, мне ничего не подходит. Я смутно чувствую, что именно мне нужно, но не могу определить точно. Как бы то ни было, но первым пунктом стоит: ЭТО СКОРО ИЗМЕНИТСЯ. Чуете, парни?

В соседней комнате слышится шум, чье-то бормотание.

— Силы небесные, в ваших апартаментах кто-то есть! — восклицаю я, оставляя в покое ее зад, чтобы сесть на свой.

Царица вздыхает:

— Мой муж, вероятно.

Встревожившись не больше чем, если бы речь шла о посыльном от Фошона с первой брюквой, доставленной специальным рейсом из Австралии.

В двери стучатся. Она отвечает: «Да?» В проеме показывается приветливый мужчина, неплохо прибарахленный, да к тому же совсем молодой. Заметив нас, он произносит: «Извините» и закрывает дверь.

Но, не хлопая ею. Любезнейший человек, чрезвычайно покладистый.

Я смотрю на Царицу.

Она забавляется моим беспокойством.

— Не делайте такого лица, дорогой. Матье для меня лишь самый чудесный из всех друзей. Мы уже дважды разводились, но каждый раз через полгода снова женились, настолько чувствовали себя потеряно.

Как деликатная женщина она до сего момента воздерживалась от какой-либо откровенности о своей личной жизни; качество, весьма ценимое всеми, поскольку нет ничего более наводящего тоску, чем эти изменницы, которые считают себя обязанными заполнять паузы между объятиями насмешками над собственными мужьями, выставляя их большими дураками, чем они есть.

Когда я приобретаю презентабельный вид, Царица ведет меня в гостиную, где ее хозяин гладит их королевскую псину, смотря телевизор.

Совершенно городские сцены. Он сердечно жмет мне лапу.

— Счастлив познакомиться с вами, — уверяет он с такой непосредственностью, что я искренне ему верю. — Жена много говорила о вас с энтузиазмом, делающим вам честь. Похоже, вы блестящий комиссар.

— Ваша супруга чересчур снисходительна, — отвечаю я.

Как видишь, мы среди людей из хорошего общества.

Он улыбается.

— Думаю, сейчас вам представится случай применить ваши таланты, мой дорогой.

— Каким образом? — спрашиваю я.

Но вместо того, чтобы ответить прямо, он адресуется к Царице.

— Душенька, ты ведь очень дорожила бриллиантовым гарнитуром, не так ли? Я имею в виду тот, что моя мать преподнесла тебе на нашу первую свадьбу.

— Но почему в прошедшем времени? — вскрикивает она с тревогой.

— Мсье Спаггиари нашел себе последователей: только что было ограблено хранилище банка ГДБ. Увы, наша ячейка в списке тех, которые вскрыты.

Царица бледнеет до крайности, ее синие глаза расширяются, уголки столь удачно очерченных губ растягиваются под влиянием гнева и огорчения.

— Какой ужас! — восклицает она.

И в этот момент принимается зудеть бип-бип, которым мы, флики высокого ранга, отныне экипированы.

Это означает, что меня срочно требует big boss.

— Вы позволите мне позвонить? — спрашиваю у хозяев.

Ну о чем речь? Не пройду ли я в кабинет хозяина дома?

Я набираю номер. Наш новый говорит голосом человека, который объелся несвежих мидий и еще не закончил возвращать их обратно.

— Вы… бруэг… знаете последнюю… бруэг… новость, Сантантонио?

— Да, — говорю я, — вскрыли банковские ячейки ГДБ, и, судя по вашему волнению, знаменитый чемоданчик числится среди трофеев, захваченных кавалерами газовых резаков.

— Точно! Это катастрофа! Американская делегация, уполномоченная забрать этот долбаный чемоданчик, прибывает завтра. Мы станем посмешищем, опозоримся!

— Есть кое-что похуже, — замечаю я.

Мой рубиноволицый директор (который не замедлит перейти Рубикон апоплексии, если так будет продолжаться) испускает стон алкаша, мающегося с похмелья.