Два вида страсти

— О как! — Толик вытаращил глаза. — Во дает! Это он сам себя, что ли, решил того?

Я вновь подошла поближе.

— Почему вы так решили? — Я ни секунды не сомневалась, что Толик заподозрил Маркова в попытке самоубийства. Разумеется, я отлично знала, что это не так, но мне стало интересно, почему он пришел к такому выводу.

— Ну, как… — Толик ненадолго задумался. — Он ведь по Ольке сох, а она того… Ну это…

— Погибла, — пришла я на помощь речистому рассказчику.

— Ну да! В яму упала. Вон там, — он махнул рукой куда-то в сторону. — Со свадьбы своей удрала, с женихом, видать, поцапалась. Ну и побежала домой, к матери. А там скользко, она и упала.

— Как вы все это узнали?! — вырвалось у меня.

— Да вся деревня на ушах стоит! — заявил Толик. — И Анатолич, участковый наш, так и говорит: несчастный случай.

Я похолодела. Опять участковый. Почему-то Колунову во что бы то ни стало хотелось убедить всех и вся, что Ольга стала жертвой собственной неосторожности.

— Так что вы передайте Дэну, чтоб побыстрей выкарабкивался. И чтоб не дурил больше. Мало, что ли, девок? Другую найдет. А Ольку, конечно, жалко очень. Хорошая была девчонка…

Я быстрым шагом направилась к калитке, уже не слушая хорошего пьющего парня. Мне надо было обдумать полученную от него информацию, пусть обрывочную и сомнительной достоверности, но все же позволявшую оценить отношения Маркова и Дубровской с совершенно неожиданной стороны. Если верить Толику, Ирину Дубровскую связывали с Марковым вовсе не любовные, а какие-то неведомые мне деловые отношения. И если исходить из этого, то Марков и Дубровская не имеют никакого отношения к смерти Ольги. И то, что в тот злополучный вечер Маркова в особняк Дубровской привела вовсе не ревность, а страсть совершенно иного рода, например к деньгам, не имеет никакого отношения к моему расследованию. К тому же у них обоих железное алиби. Ни он, ни она физически не могли находиться в том самом месте и в то самое время, когда Ольге суждено было умереть.

Пора забыть об этих второстепенных персонажах и перестать наконец ездить в эту самую Осиновку как на работу! Мысль, что я попусту трачу время, ни на шаг не приближаясь к разгадке, привела меня в сильнейшее раздражение. Мне предстояло сейчас вернуться почти к тому самому месту, где несколько дней назад обнаружили погибшую Ольгу. Именно там из-за удобства выезда я оставила свою машину, ведь так мне не придется кружить по узким проселочным тропкам. И теперь я решила сократить путь, пройдя через небольшие заросли ольшаника, отделявшие центральную часть деревни от выезда к самому ее краю и далее — на ферму, ныне заброшенную.

Оказавшись в полумраке на заросшей тропинке, я вновь испытала странное чувство, словно я здесь не одна. Я шла, невольно прислушиваясь, но вокруг было тихо. Никаких посторонних звуков вроде шороха в кустах или чьих-то шагов. Надо взять себя в руки, так и до паранойи недалеко. Ольшаник заметно редел, вон уже показалась моя машина. Сейчас я наконец сяду за руль и…

В себя я приходила очень медленно, постепенно осознавая, что все мое тело порядком затекло, причем особенно досталось конечностям. Что неудивительно — я была привязана к какому-то невообразимо неудобному и жесткому креслу, да еще для пущей надежности мне связали руки. В довершение всего мой рот был заклеен липкой лентой. Спасибо, хоть глаза не завязали, благодаря чему я худо-бедно смогла осмотреться. Судя по всему, я находилась в каком-то давно заброшенном доме. Сквозь небольшое давно немытое оконце в комнату едва проникал тусклый дневной свет, позволяя разглядеть в углу полуразвалившийся платяной шкаф, которым уже нельзя было пользоваться. Не считая кресла, на котором я в данный момент восседала, это был единственный предмет интерьера.

Я попыталась припомнить, что же все-таки произошло, прежде чем я оказалась в столь отчаянном положении. Судя по моему состоянию, вялой и тупой головной боли и тошноте, меня усыпили хлороформом. Но вот сам момент, когда у меня на лице очутилась пропитанная жидкостью тряпка, мне вспомнить так и не удалось. Продолжая прислушиваться к своим ощущениям, я определила, что никакого другого насилия похитители ко мне, видимо, не применяли. Меня не били по голове с целью оглушить или вырубить, не пинали, не швыряли со всей силы на землю. Довольно деликатное похищение, если не считать того, что я надежно зафиксирована в неудобном кресле.

Выбор у меня был невелик — сейчас мне оставалось только ждать, когда объявятся похитители и, возможно, объяснят причину своего поступка. Ведь не для того же меня связали и заперли в полуразвалившейся хибаре, чтобы оставить медленно умирать. Уж настолько-то я точно никому не насолила. Если меня собирались физически устранить, то я бы уже была мертва. А раз уж я жива, то…