Два выхода (СИ)

Эти крупицы информации были так разбросаны по речи женщины, что мужчина успел попутно узнать и о талантах самой Катрин в её студенческие годы. Шамирому не было это интересно, он интересовался лишь будущим учеником, так что половина слов была пропущена. А вот сейчас эльф сможет наглядно понять, что здесь правда, а что лишь видимость и преувеличение.

— Дантэ… — послышались неуловимые нотки шипения из уст Катрин. Но она тут же стушевалась, понимая, что её реакция была странной по отношению к ребёнку, которого минуту тому назад она так старалась выгодно подать.

Извиняющеся улыбнувшись Дантэ, женщина, мягко его обняв за плечи, вновь обратилась к директору:

— Мастер Шамиром, хочу вас познакомить с моим сыном Дантэ. Дантэ, это директор школы Амирэт — Шон Шамиром. Я решила поговорить с ним о тебе. В основном о том, что ты любишь учиться и узнавать что-то новое.

— Спасибо, Кат… мама, но я надеюсь, что мои возможности и стремление к познанию, с вашей подачи, не были преувеличены? Я-то понимаю, что для любого родителя его дитя самое лучшее из лучших. Но всё же. Я лучше сам покажу свои знания, чем потом увидеть взгляд разочарования.

— Молодой человек прав. Он сможет всё доказать сам, а значит, и оценивать мы будем по поступкам и учёбе, а не по словам родителей. — Промолвил эльф, при этом почти неуловимо подмигнув парнишке. — Я думаю, что сейчас вы можете возвратиться к себе, а вечером вам пришлют список всего необходимого для учёбы. Желаю удачи.

Эльф, быстро кивнув матери и сыну, поспешил уйти.

— Поговорим дома, — прошептала женщина, и они оба направились домой.

***

— Дантэ, — сказала Катрин, когда они переступили порог, — Скажи, зачем ты стараешься показать, что я не достойна быть твоей матерью? Пойми, я стараюсь, но ты с каждым разом всё больше подталкиваешь к нашему расхождению, как матери и сына.

— Мисс Катрин, — чуть устало начал парнишка, при этом твёрдо смотря в глаза женщины. — Прости, но к роли матери ты уже не подходишь, никак.

— Объясни, — требовательно проговорила мисс Дион, присаживаясь на диван, понимая, что её ноги вот-вот подогнутся от нервных вибраций в теле.

— Когда я родился и жил год в полноценной семье, ты имела самые искренние чувства ко мне как к сыну. Ты была готова сделать всё, чтобы меня у тебя не отобрали, ты была готова радоваться разным моим эмоциям, ты была матерью. Но после у тебя «вытравили» это чувство. Я для тебя, скорее, как просто родственник, ни больше, ни меньше.

Ты в этом не виновата, тебя СДЕЛАЛИ такой. У тебя программа, которая частично была создана под гипнозом, а частично — зельями, и продолжает работать, и её не убрать. Своим возвращением я на время приостановил её действие, и твои чувства в некоторые моменты являются искреними и настоящими, но это не навсегда.

Я знал Ландэ Айшерэ и Трэгорома Моэр, и поверь, вмешиваться в судьбы они могли. За то время, что я пробыл под их «чутким» взглядом, я видел, как они вносили во всё свои коррективы. Ты была уже не нужна, и они устранили тебя, дав ложное чувство, что всё правильно и так было всегда, и ты, да и другие поверили в это. Для многих они были самыми светлыми учёными, и лишь некоторым, кто знал их с другой стороны, известны их чёрные дела. Увы, таковые или молчали, или исчезали, и о них больше не вспоминали.

Парнишка, тихо подойдя к женщине, приобнял её за плечи, а затем шепнул:

— Во мне тоже есть многие изменения, но я смог подействовать на них, потому что у меня есть мой волк, а вот с тобой… с тобой мы можем быть просто родственниками. Например, как будто я двоюродный брат, или племянник.

— Но я могу тебя любить хотя бы родственной любовью? — почти умоляюще прошептала Катрин, зарываясь в тёмные волосы мальчика. Она не хотела так быстро сдаваться этой «программе», она хотела показать сыну, что постарается быть выше.

— Можешь, — тёплая улыбка озарила его лицо, хотя взгляд так и остался грустным. — Мы оба постараемся дольше прожить, как мать и сын.

Прошло больше девяти лет.

Светлая небольшая студия освещалась большими окнами, которые были приоткрыты, из-за них были слышны перезвоны птичьих трелей, шелест листвы деревьев, в которых заигрался ветерок, а в самом низу раздавались голоса студентов.

За мольбертом стоял темноволосый парень, чьи тёмно-серые глаза впивались в ватман, на котором была почти законченная картина: бледно-зелёные шторы немного прикрывали приоткрытое французское окно, за которым виднелся цветущий сад. Казалось, что нарисованные шторы колышутся от ветра, который пробирался сквозь открытые стеклянные двери. А на первом плане картины стоял стеклянный столик с корзинками фруктов, лёгких закусок и чашка ароматного кофе.

Парень, держа палитру левой рукой, правой же, удерживая на весу тонкую кисточку, старался выводить пар над чашей, показывая тем самым, что напиток очень горячий.

От звуков раздавшегося смеха юноша вздрогнул, но рука успела отдёрнуться, чтобы не сделать неправильный мазок.

Взгляд его недовольно направился в сторону окна, но наткнувшись на смеющихся парней, стал заинтересованным.