Два выстрела во втором антракте

– Я эти листки на Подоле расклеивал, потом два возле вокзала повесил, – поведал гость. – А как на Троицкой улице, тут неподалеку, стал клеить, за мной и погнались…

– И какие же именно организации ты призываешь создавать, Ваня? – спросил ветеринар.

– Вообще я больше эсерам сочувствую, – признался гость. – Но я нарочно не стал указывать, куда вступать. На мой взгляд, это не так важно. Главное, чтобы ряды борцов снова множились, как в 1905 году.

– Откуда ты можешь знать, что было в 1905? – усмехнулся Наливайченко. – Ты тогда, небось, еще пешком под стол ходил…

– И ничего я не ходил под стол! – заявил Ваня. – Мне, если хотите знать, уже 20 лет. А шесть лет назад, когда самая буря была, было 14. Я все газеты читал, на сходки ходил – и к эсерам, и к анархистам, и к трудовикам. Только у трудовиков мне не понравилось – скучные они. Соглашательскую линию держат, на сохранение буржуазного строя. А я стою за его немедленное уничтожение и построение трудовой коммуны!

– Да ты молодец, Ваня! – воскликнул хозяин.

От его скептицизма не осталось и следа; глаза горели, рот невольно растянулся в улыбку. Впервые за последние два года Петр Наливайченко видел перед собой нового борца за дело революции. И какого борца! Парень сам изготовил прокламации, приехал в Киев, сам их расклеил!

– Ну-ка, Ваня, пойдем на кухню, чаю попьем, – сказал Петр. – Да и поесть тебе, наверно, не мешает. Небось, голодный? Вижу, давно досыта не ел. Пойдем, посидим, ты мне все и расскажешь.

За чаем (который начался с галушек со сметаной, продолжился пирожками, а завершился действительно чаем) Ваня рассказал свою историю. Он был сыном приказчика и белошвейки. Отец куда-то уехал еще десять лет назад, и о нем не было ни слуху ни духу. Мать, старавшаяся заработать на себя и на сына, болела чахоткой и два года назад умерла. Ваня остался сиротой и вынужден был работать подмастерьем у дяди-портного. В школу он смог ходить всего три года…

– Да и что там за школа! – Ваня махнул рукой. – Одно чинопочитание да Закон Божий. Ничему они меня там не научили.

Однако тяга к знаниям в нем была сильная, и он продолжил обучение самостоятельно, по книгам, какие удалось достать. Большое влияние на него оказали революционеры, с которыми он познакомился на уличных сходках.

– Тогда, в пятом году, в седьмом, весело было, – рассказывал Ваня. – А потом эти рыла буржуйские опять всю власть себе забрали, борцов, какие у нас в городе были, кого посадили, а кого и казнили. Но тяга к революции у меня осталась! И тогда я решил, что надо в Киев ехать. Тут точно нужных людей найду. Не может быть, чтобы в таком городе никакая революционная организация не сохранилась!

– Тут ты прав, – кивнул Петр. – Организации какие-то есть…

Старая конспиративная привычка проверять каждого нового человека еще держалась в Петре Наливайченко, и он думал, как бы проверить нового знакомого. Но в то же время мысль его уже торопилась дальше. Он прикидывал, как можно будет использовать юношу из провинции. Вдвоем они могли бы, например, устроить покушение на одного из жандармских чинов. Или на судью Белецкого, который год назад отправил на эшафот давнего товарища Петра по партии. А могли бы экс устроить. Давно в Киеве ничего такого не было…

И тут, словно отвечая на эти мысли, Ваня Полушкин вдруг произнес:

– Я уже думал, где я могу пригодиться в революционной организации, какую работу выполнять. Вообще-то я что угодно могу делать. Могу прокламации расклеивать, как сегодня. Могу и бомбу метнуть, смелости у меня хватит. Правда, левая нога у меня хромает, быстро бегать не могу. Но ведь не всегда бегать приходится, верно?

– Да, это точно, – кивнул Наливайченко. Гость ему нравился все больше.

– Но что у меня лучше всего получается, – продолжил между тем Ваня, – это в людях разбираться. Дар у меня такой есть, от природы. Я чувствую, что человек скрывает. Причем чем сильнее он хочет это скрыть, тем острее я это желание чувствую. И даже начинаю догадываться, что именно он скрывает.

– Вот как? – сказал Петр. – Ну, давай проверим этот твой дар. Вот скажи, например, что я скрываю?

– Вы? – Ваня задумался. Сел прямо, чашку с недопитым чаем в сторону отставил, руки на стол положил. И начал этими руками водить по клеенке, словно крошки с нее смахивать. Глаза у него закрылись, лицо побледнело. Так прошла минута. Потом Ваня открыл глаза и заявил:

– У вас есть три тайны. Первая и главная – это Катя, жена паровозного машиниста. Она к вам каждую ночь приходит, когда муж в поездке. И нынче вы тоже ее ждете. Она…

– Хватит, не надо! Это мое личное, к делу не относится! – прервал его Петр. Вся насмешливость из его голоса исчезла; теперь он глядел на своего гостя с некоторым страхом.

– Верно, не относится, – согласился Ваня. – Второе, что вы скрываете, – что вы на самом деле вовсе не ветеринар, а революционер, боевик. Участвовали в пяти покушениях, ваши карточки имеются во всех полицейских участках. А третья тайна касается вещей, что вы храните в тайнике…

– Все, достаточно! – остановил его Наливайченко. – Скажи, а что, ты так про любого человека можешь узнать?