Два жениха и один под кроватью

Да и чему бы я могла их научить? Тому, как пришить пуговицу к смокингу мужа? Так я сама всё магией приклеивала, а иголку с ниткой в руках держала только в качестве домашнего наказания. Давным-давно.

Так что нет, стыда я не испытывала, с лёгкой душой запечатала бумаги родовым гербом и тем же вечером отнесла в ближайшее почтовое отделение пухлую бандероль, где, мило улыбаясь, спросила у приёмщика, когда мне стоит ждать ответа.

— Жди ответа, как соловей лета, — сострил этот самоубийца, за что ему едва не прилетело от меня магической оплеухой по наглой роже. Из последних сил сдержалась.

Будь на моём месте маменька, она бы на наградила наглеца полным укоризны и скрытой душевной боли взглядом, после чего посетовала бы начальнику отделения на недостойное поведение его сотрудников.

Или папеньке бы поплакалась, что скорее всего.

Я же с детства ни на кого не жаловалась — Бред не в счёт! — и проблемы старалась решать сама. Вот и тогда, глянула на служащего маминым взглядом и с братской каверзностью накрыла все канцелярские предметы отделения отводом глаз, который развеивался лишь после того, как зачарованный посмотрит на объект не менее пяти раз.

Как-то давно я с лёгкой руки Бреда на собственной шкуре прочувствовала, что значит искать вещь, которая лежит на самом видном месте. Это здорово бесит, скажу я вам. Поэтому из почтового отделения я выходила с такой злорадной улыбкой на губах, что встреченная мною на крыльце старушка на всякий случай поплевала от чёрного глаза два раза через правое плечо и один — через левое.

А через два дня в двери моей квартирки, которую я снимала у одинокой вдовы, постучал императорский стряпчий.

— Б. А. Алларэй тут проживает? — спросил он с порога, забыв поздороваться и глядя на меня колючим неприветливым взглядом.

Представиться он тоже забыл, но ему и не нужно было. Чёрный мундир императорских стряпчих даже малолетние дети ни с чем не перепутают.

— Здесь. — Я торопливо вытерла испачканные в чернила руки о салфетку и поправила причёску, не спеша признаваться, что это я и есть.

— У меня для него пакет из Большой Императорской Академии. Вы кто? Любовница?

— Предки с вами, какая любовница? — ахнула я и скорчила рожу, которая должна была изображать крайнюю степень возмущения и отвращения.

Колючий взгляд сразу помягчел, а сам стряпчий попытался изобразить улыбку. Впрочем, попытка не увенчалась успехом.

— Ну, раз супруга, — из чего-то заключил он (не из рожи ведь!), — то можете принять пакет. Позвольте руку?

Я даже пискнуть не успела, как он цепкими пальцами перехватил моё запястье и царапнул церемониальной иглой мою ладонь. На пакет упали капли крови и императорская печать, скреплявшая его края, растворилась без следа.

Стряпчий довольно улыбнулся, сделал какую-то пометку в своих бумагах и, утратив ко мне всяческий интерес, буркнул:

— Передайте мужу, фру Алларэй, что в Академии его ждут в понедельник.

После этого стряпчий ушёл, а я запоздало возразила:

— Вообще-то я леди. И сестра, а не супруга.

Но меня уже никто не услышал.

Когда в понедельник в БИА всё вскрылось, и ректор Гоидрих, бешено раздувая ноздри, доказывал кому-то в переговорном зеркале, что нанимал на работу не меня, а моего братца, ему ответили:

— Бред Альфус Алларэй не подавал прошения в профсоюз наставников. Тогда как присланный нами кандидат полностью соответствует вашему запросу.

— Она женщина! — рявкнул нурэ, совершенно не переживая по тому поводу, что я присутствую при разговоре. — Вы хотите, чтобы я поставил бабу преподавать боевую магию?

— Ну, если она лучше всех мужиков, претендовавших на эту должность… — ответили из зеркала, и я, зардевшись, гордо вздёрнула нос.

— Я думал, что это её брат! — заорал ректор и дорогое переговорное зеркало пошло трещинами. — Бред Алларэй и Бренди Алларэй — это не одно и то же.

И с этим сложно было поспорить. Я бы даже обиделась, перепутай меня кто с Бредом. Он на голову выше, шире в плечах, со сломанным носом и полным отсутствием такта. К тому же, мужик. Но в этой ситуации захотелось то ли выругаться, то ли заплакать. Я сжала кулаки и от души пожелала любимому наставнику перепутать перед сном стакан чая с отваром из медвежьего винограда, чтобы всю ночь из нужника не вылезал.

— В своё время вы учили их обоих, нурэ Гоидрих. И очень хорошо выучили, попрошу заметить. Гордиться нужно такими учениками, а не принижать их достоинства, — попеняли с той стороны магического стекла, отрывая меня от злокозненных мыслей, но идею о медвежьем винограде я взяла на вооружение.

— Она женщина, — дрожа ноздрями — того и гляди дым пойдёт — повторил свой главный аргумент ректор БИА.

— И не выпячивать недостатки, — невозмутимо хмыкнули из зеркала и деловито поинтересовались:

— Так принимаете наставницу в штат или будем решать вопрос в суде?

Судиться с императорскими стряпчими? У наставника, всем известно, характер вспыльчивый, но он не самоубийца.

Я пребольно ущипнула себя за запястье, чтобы не сплясать от радости в ректорском кабинете танец дикаря-островитянина, завалившего матёрого оленя. И чтобы не улыбаться так откровенно.