Двадцать лет спустя

Странно, но в первый момент у меня возникло такое ощущение, что в этом странном месте никого, кроме нас, нет. Или мне просто надо потянуться своими чувствами дальше? Все-таки эмпатия больше напоминает не раскрывающийся цветок, а паутину. Или то и другое сразу, потому что он сначала раскрывается, как бутон, а потом раскидывает сети на большое пространство.

Я тянулась все дальше и дальше, уже различала малейшие оттенки эмоций всех, кто находился рядом, включая Шрека и лягушку, ну еще, еще чуть-чуть, не может быть, чтобы в целом мире не было ничего живого, кроме нас! Слабо ощущается где-то белый шум, какой бывает от растений. Еще!

В ушах уже противно стучала кровь, мешая сосредоточиться. Такой противный звук "ш-шухх-ш-шухх", гулкий и раздражающий. И эмоции: Мэй, пытающийся так же, как и я, найти в этом странном месте хоть что-то живое, ему неуютно здесь, почти физически плохо, потому что для него, ставшего частью живого организма нашего мира, в этой пустоте ощутимо не хватает энергии. Шрек, поскуливающий у его ног, он чувствует настроение хозяина и ему тоже плохо.

Руслан задумался, словно рассматривая что-то глубоко внутри себя, а там ворочается огромное и мощное, давит на сознание. Шон, сосредоточенно осматривающийся вокруг в поисках потенциальной опасности и за мной приглядывающий на всякий случай, недоволен собой, что не уследил возле портала. И тревожится, что-то ему в моем поведении не нравится сейчас. Даня бродит, с любопытством рассматривая все вокруг, чувствует себя в этом месте вполне комфортно, только все чаще поглядывает на меня тревожно.

— Даша? Да-аа-шка… — голос брата странный, низкий и растянутый, как бывает, когда, сильно ускорившись, пытаешься услышать, что тебе говорят. Да еще и в ушах "ш-шухх-ш-шухх". — Да-а-ашка, ты-ы в по-ря-а-адке?…

Данькина тревога резанула по нервам, как яркая вспышка, разом стало темно и больно…

Очнулась я на руках у брата. Он прижимал меня к себе и зачем-то вытирал лицо платком, платок был мокрый и пах кровью.

— Сестренка, ты как? Болит что-нибудь? — спросил он, увидев, что я открыла глаза.

— Голова болит. Убери от меня эту тряпку, — пытаюсь вяло отпихнуть его руку.

— Да не дергайся ты, у тебя лицо все в крови, из носа пошла. — Данька продолжал упорно прижимать меня к себе, вазюкая мокрым платком по лицу. — Ты что натворила, а?

— Я пыталась найти какую-нибудь жизнь в этом мире, — мне, наконец, удалось увернуться от злополучного платка, уткнувшись брату в плечо. Куртку ему испачкаю, ну да ладно, зато так голова болит меньше. — Перенапряглась, наверное.

— Я тебя когда-нибудь сам убью, — безнадежно вздохнул он. Вышло совсем неубедительно. Потому что, если грозишься, надо говорить поуверенней и по голове не гладить. — И когда ты уже научишься сначала думать, а потом делать?

Я хотела, было, фыркнуть насмешливо, но передумала. Не буду братика обижать, он за меня переживает. Он хоть и вредный, но хороший… иногда. И вообще, думать, прежде чем делать, я умею, мне для этого просто время нужно! Вот.

Я с трудом выпуталась из Данькиных объятий, но и двух шагов сделать не смогла, голова закружилась. Вот же, надо было так надорваться и, самое обидное, я ничего живого в этом мире, кроме каких-то растений, не нашла. Даже мухи какой-нибудь. Не нравится мне здесь.

Сглатываю, пытаясь перебить вызванную головокружением тошноту, и едва не падаю. На этот раз меня поймал Шон, поднял на руки. Я уткнулась носом в его шею и с удовольствием вдохнула. Вкусно пахнет. Крови хочу.

Интересно, он меня уронит, если укушу?

Из-за меня едва не решили возвращаться, тоже мне, придумали! Самое обидное, что острожные такие они тоже из-за меня. С трудом удалось доказать, что я вполне прилично себя чувствую, а скоро буду совсем в порядке, сама удивляюсь, почему поверили. Но все равно, решено было далеко не заходить и при малейшем признаке опасности возвращаться в свой мир. А я думаю, тут никакой опасности нет, вообще ничего нет. И никого.

На руках у Шона я долго не выдержала, как только поняла, что могу передвигаться самостоятельно, тут же отбежала к Мэю. Он, все равно, несъедобный.

Из помещения мы вышли через пролом в стене, дверь была чем-то завалена. А жаль, там явно есть что-то, снаружи видно, что здание большое. Хотя, это уже, скорее, не здание, а развалины. Обвалившиеся серые стены, провалы окон, кое-где пустые, кое-где застекленные, сквозь которые почти ничего не видно. И везде толстый слой серой, похожей на пепел, пыли. На стенах и окнах, на плитках дорожки, выложенной вокруг здания. На небольших домах в отдалении и даже на странных, нездоровых и скрученных, деревьях. Эта растительность вызывала у меня невольную дрожь. Низкорослые, крючковатые, присыпанная пылью листва какого-то бордового оттенка. Как осенний багрянец на нормальных деревьях, только здесь, похоже, так всегда. Как будто им постоянно чего-то не хватает: то ли света, то ли воды.