Читаем Двадцать лет в батискафе. полностью

Все готово. Я возвращаюсь в рубку, осматриваю палубу, бросаю последний взгляд на поверхность океана. Туман рассеялся, сияет солнце. Итак, в путь! Задраив в темноте люк вертикальной шахты, спускаюсь по трапу, ногой открываю люк в ка­бину и протискиваюсь в него: диаметр люка всего 45 сантимет­ров. Закрываю крышку люка. Она настолько тяжела, что ее пришлось оборудовать системой пружин, уравновешивающих ее вес и помогающих открывать и закрывать ее. Итак, люк задра­н; ему предстоит выдержать давление порядка 1000 атмосфер. Нажимаю рычаг, и клинья гидравлического затвора люка занимают свои места.

Вильм убирает выдвижной трап, кабина становится просторнее, и мы можем передвигаться, почти не мешая друг другу. Затем он приводит в состояние готовности манометр-глубиномер. Роста все еще находится в рубке, и я передаю ему по телефону приказ продуть вентили обеих шахт — носовой и кормовой. Он докладывает мне о выполнении приказа, и я предлагаю ему покинуть «Архимед».

— Сообщите, когда можно будет начать погружение,— пе­редаю я на борт «Марселя ле Биан».

Даже в это время года вода тут довольно прохладная, и мне вовсе не хочется преждевременным погружением заставлять купаться тех, кто сейчас у нас на палубе.

Несколько минут ожидания, и из динамика раздается голос О'Бирна: «Можете идти на погружение». Последняя операция — при помощи гидравлического устройства открываем вентили, и

шахта начинает заполняться водой. Электронный индикатор указывает уровень воды. Долго тянутся эти последние минуты, раздражает бортовая качка, и, чтобы скрасить нам ожидание, О'Бирн по радиотелефону рассказывает: «Вода заливает бак... ! достигает рубки... последнее показание эхолота на «Марселе ле Биан» — 9200 метров... Рубка погружается. Вы...»,— тут антен­на уходит в волны, и мы уже ничего больше не слышим. Судя по тому, что сказал О'Бирн о показаниях эхолота, нас отнесло в сторону от самого глубокого места. Но что мы можем поде­лать?!

Погружение началось. Нас уже не качает, в кабине царит тишина. Я записываю в бортовом журнале: «08.51. Покинули поверхность». Мы с Вильмом переглядываемся, но, как всегда, не произносим ни слова. Я и так знаю, о чем он думает: 15 фев­раля 1958 года, Дакар, «ФНРС-ІІI»...

Тогда мы опасались приближения сезона пассатов. Теперь нам угрожают тайфуны. Там нашей базой была военно-морская верфь Дакара, здесь — небольшой рыболовецкий порт. Однако и здесь, как в Дакаре, мы должны добиться успеха. Стрелки глу­биномеров ползут вверх. 8 часов 58 минут — -300 метров. Четы­ре прожектора освещают воду на 15 метров вокруг, а дальше — стена мрака. Устраиваемся поудобнее. Сидя перед центральным иллюминатором, я могу дотянуться до основных органов управ­ления — кнопок сброса балласта, выключателей прожекторов, пускателя двигателей, привода вентилей бензиновых танков. Вильм сидит слева от меня и наблюдает за различными измери­тельными приборами. Он уже взял пробу воды в один из бато­метров.

9 часов 12 минут. Вильм записывает в свой блокнот: «Ви­дел какую-то крупную рыбу». Мы заметили ее на глубине всего 800 метров, но что это за рыба, я не знаю. Впрочем, ихтиология меня сейчас мало заботит. Главное — достигнуть дна, опус­титься на глубину свыше 9000 метров! Сбрасываю немного дроби; судя по лагу, скорость погружения — 1 метр в секунду. 9 часов 30 минут. Время сеанса связи. Передаю на поверх­ность: «V-20», что означает — 2000 метров. Отчетливо слышим ответный сигнал: «R». В кабине так тихо, что кажется — время остановилось. Вильму приходится напоминать мне о сеансах связи. Прожекторы светят нормально. Монотонно посвистывает кислородный редуктор. Проверяем состав воздуха — он соот­ветствует норме. Стрелка барометра, измеряющего давление воздуха в кабине, неподвижна.

Достигаем глубины 2500 метров. Вильм берет очередную пробу воды, затем переключает диапазон манометра с самопис­цем. Дело вот в чем. Чтобы повысить точность записи кривой давления, которую пишет этот прибор, для самописца установлен довольно крупный масштаб, так что изменение давления, соответствующее погружению всего на 1500 метров, занимает всю ширину бумажной ленты. Для того чтобы вернуть перо самописца к исходному краю ленты, мы через каждую 1000 метров производим переключение диапазона давлений. Включаю эхолот, измеряющий расстояние до дна,— 6300 мет­ров; манометр-глубиномер показывает 2800, стало быть, общая глубина здесь — 9100 метров, то есть примерно та же, какую нам сообщили перед погружением с «Марселя ле Биан». Остает­ся пройти еще 6 километров! Импульс, посланный эхолотом, за девять секунд покрыл это расстояние туда и обратно. За иллю­минатором проносится планктон; скорость слишком велика для того, чтобы по-настоящему наблюдать за ним. Я вспоминаю не­торопливые погружения с Трегубовым. Очевидно, изучать план­ктон в районах максимальных глубин придется в несколько приемов, и, может быть, для этого потребуются целые серии по­гружений в одной и той же точке.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары