Двадцать лет в разведке

Помимо чисто военных дисциплин мы занимались и политическим образованием. Для проведения политзанятий местный комитет партии посылал к нам своих наиболее грамотных пропагандистов. Доморощенные марксисты помогали нам изучать программу партии, принципы организации советской власти и некоторые элементарные положения марксистской теории. Обладая некоторым опытом политработы, я часто помогал преподавателям. В то время нам не хватало всего, но книг было в избытке. Типографии в Москве и Петрограде работали без остановки, и вслед за Красной Армией шли вагоны с партийной литературой. Курсанты очень быстро усваивали идеи большевиков. В конце концов, они сами были прекрасной иллюстрацией того, как Ленин и Троцкий строили мир, который принадлежал трудящимся. Если прежде их ждала только тяжелая скучная работа, то теперь они готовились стать командирами.

Однажды в комнату, где я чистил винтовку, вошел комиссар Блухов.

– Александр, – сказал он, – сегодня ты будешь обвинителем Ленина и Троцкого.

– Обвинять Ленина и Троцкого! – воскликнул я, вскочив от негодования. – Что вы имеете в виду?

– Это то, чего от нас хочет Москва, – сказал он с хитрецой в глазах. – Это новый метод обучения. Мы все говорим и говорим на занятиях, и курсанты к этому привыкают. Но мы должны научить их спорить и отстаивать свою точку зрения. Мы должны сделать из них политических бойцов партии и армии. Сегодня ты будешь нападать на Ленина и Троцкого, как если бы ты был одновременно монархистом, меньшевиком и сторонником Керенского. Мы инсценируем суд и посмотрим, как курсанты будут защищать большевиков.

И вот в тот вечер я взял на себя роль прокурора. Комиссар выступал в качестве судьи, а курсанты в роли присяжных. Я повторил все хорошо знакомые обвинения в адрес большевиков. И прежде всего то, что они были платными немецкими агентами, направленными в Россию сеять смуту. Были они виноваты и в Гражданской войне, на их совести тысячи загубленных жизней, и в том, что не хватает продуктов, и во многих других грехах.

Сначала этот спектакль развеселил курсантов, но по мере того как я входил в роль обвинителя, курсанты забеспокоились. Один крестьянский паренек заерзал на месте, а потом вдруг вскочил и выкрикнул:

– Это ложь! Ленин и Троцкий за народ. Мы им верим. Во всем этом виноваты белые.

К нему присоединились другие студенты, которые, кажется, забыли, что это всего лишь инсценировка. Они вскочили с мест и стали выкрикивать свои доводы на мои обвинения. В какой-то момент мне показалось, что спектакль выходит из-под контроля, и я с беспокойством посмотрел на комиссара. Но он, забыв про свой судейский молоток, с восхищением наблюдал за курсантами, которые вдруг превратились в революционных агитаторов.

Мероприятие закончилось полным успехом. Все зрители единогласно признали Ленина и Троцкого невиновными, и я, с облегчением сложив себя бремя обвинителя, голосовал вместе со всеми. Мы тогда не могли предполагать, что однажды большевик по имени Сталин – нам в то время совершенно неизвестный – выдвинет обвинение в шпионаже в пользу Германии против всех лидеров революции и воспользуется нашим невинным учебным примером для массового убийства.

В то немногое свободное время, которое оставалось у нас от занятий, мы выполняли свой долг советских граждан. Как солдаты Красной Армии мы имели все гражданские права и активно участвовали в политической жизни города. Городской Совет, несмотря на осадное положение Гомеля, не прекращал своей работы. Наша школа направила в Совет трех делегатов. Вместе с нашим комиссаром и еще одним беспартийным офицером курсанты избрали меня. В Совете я работал в составе мандатной комиссии.

Подавляющее большинство депутатов Совета было большевиками, но кроме них в Совете было несколько рабочих-меньшевиков и членов еврейского Бунда. На сессиях обсуждалось очень много вопросов. Мы обсуждали нехватку продовольствия и положение на фронтах. Большевики открыто критиковали недостатки; меньшевики поддерживали критику, но во всем винили советскую власть.

Вскоре руководители большевиков в Совете получили указание Москвы исключить меньшевиков из Совета как врагов революции. Эстер Фрумкина, которая в то время была лидером Бунда, выступила с резким протестом против этого покушения на демократию трудящихся[15]. В те дни я не совсем хорошо понимал происходящее. Мне казалось, что это было несправедливо по отношению к избравшим их рабочим. Но нам было сказано, что таково было решение партии. Меньшевики с достоинством удалились, не подозревая, что их партия была запрещена окончательно. Теперь я с сожалением думаю, как поздно человек начинает в полной мере понимать то, что делается в пылу политической борьбы.