Двадцать пять дней на планете обезьянн

— Говори, — разрешил Примат, догадываясь, что именно на уме у грозы выездных ворот и прожигателя БэТээРовских двигателей. Несколько минут назад к ним подошел полкодрил и представил сопровождающих груз иностранцев. Их двое: обезьянн и обезьянна. Он — высокий, стандартный геврон, все как полагается — светлые волосы и серые глаза, улыбчивый взгляд и аккуратная бородка, и она — так же стандартно угловатая дочь северных фьордов, правда сильно приглаженная удобным бытом и современной диетой. Симпатичные, в общем, обезьяны. Но минуту назад выяснилось, что красавец геврон остается здесь и именно он будет развозить медицину по побережью, а с ними летит она, это чудо арктической природы и, как выяснилось, жертва трудностей перевода и бюрократических проволочек. Разрешение на въезд в шашлыкский округ выписали на нее, перепутав не различающиеся по написанию и не зависящие от мужского или женского рода гевронские фамилии.

— Эт-тоо какк-тоо не п-поо европ-пейскки, — выдал свое удивление Мичурин, совершенно не стесняясь полкодрила. Прыснули все, кроме иностранцев — тем, разумеется, сразу в русбандские шутки въехать трудно.

— Свободен, — кивнул ему и остальным водителям Примат.

— Ну, а вы что скажете? — подождав, пока водители не отошли на достаточное расстояние, спросил полкодрил у Примата.

— Честно говоря, и я на обезьянна рассчитывал, — посмотрев на геврона, ответил он. Теперь, соглашаясь, кивнул полкодрил, а гевронец подал голос с явным и всем знакомым по анекдотам акцентом:

— Яа, яа, вы правы. Яайм должен был лететь. Но так получилось, ненормайльно.

— Ясно, — снова кивнул Примат, отметив про себя вполне сносное знание русбандского гевронцем. — Товарищ полкодрил, — применил он официальный термин, — мне кажется, кто-то не совсем понимает, куда прилетели, а главное — куда собираются лететь.

— Я вас прекрасно понимаю, — опять кивнул полкодрил, желая побыстрее избавиться от гевронской гуманитарной суеты, — но ничего не поделаешь. Будет у вас одной заботой больше, только и всего.

— Понятно, — сознавая бесполезность спора, все же решил возразить Примат, — но и вы меня поймите, места там неспокойные. Не для дамских вояжей.

— Глядя на вас, мне ничего не страшно, — подала осторожный голос гевронка, обнаруживая, что и она по-русбандски не только понимайт, но и говорийт способна. С тем же акцентом. Вероятно, ее впечатлил грозный вид и степной взгляд большого и до зубов вооруженного русбанда.

— Боюсь, в горах так не думают, — не согласился с ее заграничным энтузиазмом Примат.

— Ну хватит вам страхи нагонять, — успокаивающе улыбнулся гевронке полкодрил, однако глядя на нее, как на собаку, — принимайте все, как есть, — посоветовал он Примату, — время сейчас мирное.

— Только не все носатые об этом знают.

— Так, капедрил, вы тоже свободны.

А мичудрил Павианов послушал-послушал, да так ничего и не сказал. Разговоры — пустое дело, в них мало толку, однако вчера, пока Примат катался с Шимпанзун на белом пароходе, он настоял на подствольниках. И еще он отметил про себя, что гевронка — бабенка, в общем-то, ничего, приятная. Неплохо на морозе вылепили. Да к тому же блондинка — носачам понравится. Вот только для них самих она тринадцатый номер.

Она не стала переодеваться — мало времени, и сразу же отправилась на остановку, интуитивно, а может быть и разумно предположив, что форма может пригодиться в так быстро и так странно складывающихся обстоятельсвах. Третий Северообезьяннск — небольшой городок, даже поселок, производное от военного аэродрома, и автобусы туда ходят редко, так что придется подождать и заодно успокоиться.

Правда, постояв на остановке, она отметила, что волнение не было таким уж сильным — руки и ноги не грелись и не мерзли больше. Это почти удивило, но она не стала мучить себя анализом независящих от нее событий и отнесла свое полуволнение-полуспокойствие на неожиданность неприятного, но вполне понятного обмана со стороны Примата.

А по дороге несутся машины, подходят, вздыхая дверьми и выдыхая пассажирами, уходят по своим маршрутам автобусы, своими номерами меняя фигуры и лица ожидающих, и ей снова не показалось странным, что они ничего не знают о происходящем с ней, с момента случайно услышанного телефонного разговора. Примат сам стал частью этого самого разговора — это случилось, но пока еще не осозналось.

А когда наконец-то появился нужный номер, и автобус, сдержано притормаживая и мигая поворотниками, боком пополз к остановке, а пассажиры придвинулись к еще не открывшимся дверям, вдруг порывом рванувшийся ветер принес неприятный запах жженых перьев — будто где-то рядом шмалили курицу. Скорей всего, так и было, хотя куриц давным-давно продают гладкими и блестящими. Однако запах, показавшись знакомым, разозлил ее, смутно напомнив смешение запаха пороха с запахом белой розы, но она опять не стала мучить себя анализом и, уходя от аналогий, шагнула в автобусные двери.