Двадцать пять дней на планете обезьянн

— Нытик нытика просил, — буркнул Абызн, но тоже сел на камень напротив Примата. Посидели, помолчали, посмотрели друг на друга и на дорогу, на разбегающиеся от нее бескрайние болота и сопки, раскрашенные яркой палитрой поздней северной осени, заметили несколько упавших за время молчания листьев и заглянули друг другу в глаза. Абызн понимает, что Примат в общем-то разумный обезьянн, однако не менее разумная обезьянна Шимпанзун оставила в степных глазах друга заметный тусклый след. Потускнели внутренние степи, но Абызн опытный смельчак и знает механику временных явлений, и надеется на прояснение черных и по-обезьяннски нечужих ему глаз. Сейчас, сидя на мягком от мха камне, он понимает бесполезность слов и рад тому, что Примат наконец-то собрался сходить на рыбалку. Пускай побродит и устанет, и может быть нетронутая человеком природа и уже осыпающиеся яркие листья закрасят глупый тусклый след?

— Вздрогнули? — предложил Абызн, разгоняя нудные мысли.

— Пора, — согласился с ним Примат.

Примат понимает, что Абызн, конечно же, беспокоится за него, хотя он и скрывает это. А Примат скрывает свое состояние, а он от Примата свое беспокойство. Но сейчас Примат спокоен — он в начале движения, и Абызн помог надеть ему удобный, потому что станковый, рюкзак.

— Ты похож на международного террориста, — оценил тот соединение обезьянна и рюкзака, — тебя уже в десяти метрах не найти.

— А ты на домашнего, — улыбнулся другу Примат.

— Уж больно я грозен! — не стал спорить друг. — Ходить долго будешь?

— Пока жорево не кончится, я же говорил. Обойдемся без точных дат, заодно и вес сброшу.

— Может, все-таки подскочить? Мне не трудно, только договоримся, на когда.

— Не забивай голову мелочами. Я звякну, когда вернусь.

— Если не вернешься к пятнице, в субботу пойду искать сам.

— Спасибо за заботы, искатель, — протянул руку Примат, — пока.

— Пока.

А Примата и в самом деле легко принять за террориста или за диверсанта — шагнув с дороги, он уже через десять секунд стал почти неразличим в буйстве красок северной осени. Скрылся, ушел, не обернувшись, а Абызн, отбросив ненужную теперь веселость, громко хлопнул дверцей и вывел машину на серый асфальт пустынной дороги. Вода, обязана ли она быть нежной?

Шимпанзун открыла глаза, не понимая, от чего проснулась. Наверное, от звука захлопнувшейся автомобильной дверцы? Возможно, ведь сегодня воскресенье, и протест в исполнении недовольного дежурством Мака прозвучал очень даже неприятно в ее утренней лени. Эти гевроны в общем-то неплохие обезьянны, жить с ними можно, но иногда, или местами, у них не все и не всегда бывают дома. Например, по воскресеньям у них не принято валяться в постели до обеда, они очень быстро убирают их и, как правило, все они пламенные борцы за здоровый образ жизни своих тел, и почти поголовно выбегают ни свет ни заря топтать трусцой свои аккуратные улицы. И это в выходной! А в будни они топчутся по вечерам, после работы. Шимпанзун не бегает — ведь она свободная русбандка, но чтобы не сильно выделяться и не драконить окружающих ее добропорядочных гевронов непонятной для них ленью, ленью в виде удовольствия, она катается на велосипеде — с девочкой из семейства Гибнсенов. Гибне, ее мать, неплохо знает русбандский, и Шимпанзун для нее что-то вроде бесплатного учителя. Ну а дочка, зовут ее Бандерла, в свою очередь для Шимпанзун учитель гевронского и по совместительству подружка. Жить можно, и она постепенно привыкает. Она уже месяц как Шимпанзун Какерсен и уже почти не обращает на жуткое для русбандского уха звучание гевронских имен. Вот и сейчас, подчиняясь утренней активности, Бандерла почти наверняка уже таскает за хвост семейного любимца — огромного черного дога, из-за некупированных ушей больше похожего на гигантского зайца, только с длинным хвостом. Иначе, за что его таскать?

Представив весь этот утренний ужас, она еще больше полюбила одеяло — гевронские одеяла чрезвычайно красивы, велики и теплы.

Но все же вскоре пришлось подняться — в гости пришла Бандерла и принесла с собой учебник по гевронскому, для первого класса. Это Мак попросил Гибне поучаствовать в обучении Шимпанзун, и Бандерла, со свойственной всем гевронцам ответственностью за порученное дело, принялась усердно исполнять непривычную ей роль учительницы взрослой обезьянны. Даже с излишним усердием, и Шимпазун подумала — а не месть ли это школьным учителям? А в учебнике много простейших предложений, правил правописания и слащавых картинок, вроде родного: "Мама мыла раму", но приходится терпеть — Бандерла ее единственная дневная собеседница.