Двадцать писем Фебу

Итак, я наслаждалась жизнью. Я честно заработала это право. Иными словами, когда жизнь в избытке поставляла мне лимоны, то я делала из них лимонад, и когда моя потребность в лимонаде была удовлетворяема сверх всякой меры, то щедро одаривала им всех желающих. Никто не жаловался: сахара в моём лимонаде было достаточно. Как известно, с сахаром можно потреблять всё что угодно, а что нельзя с сахаром – можно съесть с солью. Эти «белые враги человечества» – на самом деле его лучшие друзья, если не использовать их в чистом виде. Сахар здесь, разумеется, не вещество, наполняющее сахарницы, а как раз та способность к счастью, которая вырабатывается по мере накопления опыта – как и соль не белый кристаллический порошок с характерным вкусом, но некоторая воля к действию, без которой жизнь становится пресной и теряет смысл. Соль земли1.

Сначала это было как долгожданный подарок. Ты просыпаешься утром и, медленно приходя в сознание, вдруг вспоминаешь: что-то такое там лежит… Что-то приятное, восхитительное и – моё! Но постепенно счастье сделалось привычным. От этого оно не перестало быть счастьем, просто вошло в плоть и в кровь. Где-то я читала, что счастье – естественное состояние человека, что человек создан для счастья, а вовсе не для страданий в земной юдоли, как пытается нас в том убедить религия. Пожалуй, что так, хотя обыденность, нормальность этого состояния пока что является единственным моим аргументом. Жизнь первых людей в райских кущах до рокового плода с древа познания! Я практиковала счастье, как практикуют йогу или дзен – без всякого поклонения, но единственно образом жизни. Это не было похоже ни на анестезию, ни на эйфорию, ни на одно из прочих искусственных состояний притуплённой или обострённой чувствительности, за которые приходится расплачиваться потом жестокой абстиненцией – как теперь расплачиваешься ты, мой Падший Ангел. Все эти состояния не что иное как кредит под высокие проценты, когда за временное избавление от страданий рано или поздно приходится платить страданиями ещё более острыми – либо безумием. То, что я именую, за неимением лучшего, высокопарным до банальности словом «счастье» – нечто совсем иное.

Итак, оно не притупило чувств – даже напротив: сделало их более острыми, объёмными, полновесными. Но я перестала этого бояться. Это было как распахнуть окна, когда на улице бушует летняя гроза. Как выйти босиком в степь и ступать по траве, чувствуя кожей стоп все былинки и камешки. Как нырять с открытыми глазами. Как нарушить запрет и проникнуть в такое место, которое прежде могла только воображать с трусливым любопытством. Словом, это было захватывающе…

Я жила так уже несколько лет, ежедневно раздвигая плечами границы собственного пространства, и в своём тогдашнем упоении его эластичностью не допускала мысли, что могу ненароком вторгнуться в чьё-либо ещё. Я же расширяюсь внутрь, в мой микрокосм, кому это может помешать?

Теперь, когда я в состоянии обдумать случившееся, оно кажется мне вполне закономерным. История Чайки Джонатан Ливингстон: количество непременно должно перейти в новое качество. Моя вселенная расширилась до пределов, за которыми лежит другая Вселенная. Но тогда это было неожиданно и довольно болезненно. То, что послужило толчком к этому переходу, имеет к нему столь же малое и опосредованное отношение, как пресловутый эффект бабочки. Бедняжка бабочка не знает и не может знать, что она запустила цепную реакцию, приведшую к таким грозным и необратимым последствиям. В них нет её непосредственной вины. «Небольшие различия в начальных условиях рождают огромные различия в конечном явлении… Предсказание становится невозможным» (А. Пуанкаре).

Ну, как-то так.

…Однажды в поисках какой-то персональной информации я забрела в соцсети. Скажу сразу: до этого времени я была последним человеком, который стал бы просиживать вечера напролёт в какой-нибудь из этих глобальных исповедален, выслушивая чужие истории и рассказывая собственные – или участвуя в избиении младенцев, имевших неосторожность посягнуть на чей-либо фетиш. Рай для антрополога! Гигантская, неисчерпаемая лаборатория, в изобилии поставляющая эмпирический материал. Жаль, что я не антрополог, это было бы захватывающе.

Я не была здесь новичком. Когда-то, едва Интернет стал всеобщим достоянием, я заплатила дань сетевому общению – впрочем, весьма умеренную. Эта забава быстро мне прискучила, едва только стало понятно, как мало шансов найти понимание у незнакомых людей. Как только твои реплики выходят за грань эмоциональных реакций – то есть простых междометий или смайлов – они превращаются в глухой забор, за которым каждый видит либо то, что он хочет видеть, либо то, чего боится, и моли Бога, чтобы это оказался всего лишь барашек.