Двадцать шесть тюрем и побег с Соловков

Вопрос о побеге у меня был решен. Я только не знал, откуда бежать лучше - с дороги, из тюрьмы до вокзала, при посадке на вокзал, или с места по прибытии. Нас вывели на тюремный двор. построили, долго считали, окружили конвоем и наконец вывели за ворота.

Дети, жены, матери, каким то образом узнавшие о нашей судьбе, и дежурившие у ворот по целым суткам, с плачем, воем, проклиная Г. П. У. бросились навстречу... Конвоиры начали лупить их прикладами...

Я нарочно встал в последние ряды. Мы двинулись... Пройдя немного, я начал хромать и отставать. Но видимо попал на какого то опытного конвоира. Он не спускал с меня {114} глаз, два раза предупредил, чтобы я не отставал и наконец, на третий, воткнул мне штык в плечо. Рана была не большая, но было ясно, что отсюда бежать нельзя.

Вся толпа, встретившая нас у ворот, провожала до вокзала Здесь наряд милиции оттер ее и началась посадка. Бежать или не бежать? Вот как будто время. Конвоир отошел от вагона, можно быстро кинуться под него... Будут выстрелы, но надо рисковать...

Я колебался. И не столько потому, что боялся быть убитым, а потому, что не знал наверное, как укрыться в Петрограде. Обстановка опять изменилась... Подошел другой конвоир. Момент был упущен. Меня увели в вагон.

В прежнее время, если какой-нибудь революционер оставлял свою революционную деятельность, то он мог быть застрахован от преследования правительства. Теперь не то. Теперь нельзя жить вне политики. Нужно или перекинуться к большевикам, или постоянно рисковать своей жизнью и свободой. Я отбыл уже наказание за предъявленное мне обвинение и, тем не менее, меня снова хватают и сами толкают на новое преступление.

Везли нас несколько дней... Вятка, Пермь... Наконец мы на нашем первом этапе в Екатеринбурге. Отсюда нас должны были послать в разные места. Разгрузили и перевели в тюрьму. Здесь мы соединились с Московскими партиями, прибывшими сюда раньше нас. Находились мы в исключительном положении. Были деньги, в тюрьме была лавочка, так что жилось не очень уж плохо. Конечно эта жизнь касалась только пересыльных. Тюрьма же жила своим порядком. Нередко, по ночам, наши камеры запирались и по коридору проводили на расстрел...

Но вот мы были распределены и начали отправлять партии. Я, в числе ста человек, попал в Тобольскую губернию. Сам Тобольск был в 250-ти верстах от железной дороги, а города Обдорск и Березов в 1000 и в 1500-х верстах.

Перевезли в Тюмень... Тюрьма там была переполнена. Нас долго не хотели пускать и наконец отвели нам помещение тюремного театра. Пришли мы ночью, поместили нас всех вместе, на полу, друг на друге. На утро встали и начались разговоры. Чтобы не попасть куда-нибудь очень далеко, всем {115} хотелось остаться в Тюмени. И это можно было устроить.-В Тобольскую губернию партии ссыльных отправляли на пароходе. Навигация была еще не открыта. Держать нас в тюрьме было не выгодно, т. к. тюрьма была на хозяйственном расчете, т. е. беря подряды на работы из города, должна была сама себя содержать. Отправить нас на подводах они не могли, на это у них не было денег. Ясно, что само начальство не знало, как с нами поступить. Нам нужно было сидеть и молчать. И нас всех отправили бы в ссылку в Тюменскую губернию. Но компания была не сплоченная, болтливая и люди боялись рискнуть.

Я был выбран "старостой" и уполномочен вести переговоры с тюремной администрацией и с Г. П. У. Вскоре, в камеру пришел начальник тюрьмы... И не успел он раскрыть рот, как перед ним появились три-четыре арестанта и испортили все дело.

"А нельзя ли нам"... просящим тоном начали они, "отправиться за собственный счет в Тобольск"? Ответ конечно был немедленный.

"Пожалуйста. Я сделаю все, чтобы вам помочь в этом. Выберите 2-х человек, я им дам конвой, выпущу в город, они наймут лошадей, и я вас с конвоем отправлю в Тобольск".

Я сразу понял, что дело провалилось и тут же, уже от себя заявил, что я не могу ехать, так как у меня нет денег. Комендант поморщился, сказал, чтобы составили список желающих ехать и вышел. Начали совещаться. Поднялся шум и гвалт. Затем стали переписывать и оказалось, что человек у 30-ти нет денег и ехать они не могут. Как у них, так и у меня деньги были. Но ехать им не хотелось. Для меня же остаться в Тюмени было очень важно, - Здесь я на железной дороге, и отсюда легче бежать. Я решил идти на все, но отсюда не двигаться.

Список был составлен, отправлен в тюремную канцелярию, и скоро в камеру явились представители Г. П. У. Начали они мягко, с уговоров. Затем попробовали пугнуть.

"Во рту золотые зубы, а на проезд нет денег!?", кричал на меня начальник тюрьмы... "Сгною на "пайке"! И это подействовало.

Наша компания стала таять и через день из 30-ти человек нас осталось только двое.

{116} В нашу "театральную" камеру вошел комендант и крикнул, чтобы партия приготовилась.

"Ну что ж", обратился он ко мне "вы едете"?

- Нет.

"На "винт" его!", крикнул он надзирателю. В одиночку №2, на "парашу" и паек, и не выпускать его из камеры".