Двадцать третий пассажир

— Пусть он войдет, — услышал Мартин голос пожилой дамы из глубины апартаментов, и дворецкий поспешно отступил в сторону.

Мартину пришлось напрячь все свои умственные способности, чтобы осмыслить все впечатления, которые затем обрушились на него.

Как опытный сыщик, он знал, что грань между эксцентричным образом жизни и нуждающимся в лечении безумием была очень тонкой и могла быть проведена только острым грифелем карандаша. А Герлинда Добковиц, это он понял с первого взгляда, жила по обе стороны от этой линии.

— Ну наконец-то, — приветствовала она его со своей постели. Она восседала в изголовье кровати среди множества подушек, газет и распечаток с компьютера. Ее перегруженная кровать стояла в центре помещения, которое архитекторы верфи планировали использовать в качестве салона. Но архитекторы составляли свои планы явно без участия Герлинды Добковиц. По крайней мере, Мартин не мог себе представить, что малиновые цветастые обои, ковер из шкуры зебры или искусственные оленьи рога входили в табельное оснащение каждого трехкомнатного сьюта на «Султане морей». — Вы должны отдать свои часы на проверку, — сказала пожилая дама, бросив взгляд на деревянные напольные часы, стоявшие у входа в апартаменты. — Уже скоро шесть часов!

Резким движением руки она отослала своего дворецкого назад к старомодному секретеру с крышкой, обитой фетром, который стоял под прямым углом к перегородке, под картиной, написанной маслом. Когда-то, давным-давно, на ней, вероятно, был изображен «Человек в золотом шлеме» Рембрандта, но сейчас картина была усеяна листками бумаги, прикрепленными канцелярскими кнопками прямо к холсту.

Пожилая дама сердито посмотрела на Мартина:

— Я уже подумала, что мне придется ждать до Нью-Йорка, чтобы облегчиться от шоколадных кексов прямо в Белом доме.

Герлинда потянулась за огромными очками, лежавшими на ее ночном столике. Мартин удивился, что она смогла водрузить их себе на нос одной рукой. Стекла были бледно-розового цвета и оказались толстыми, как дно стакана для виски, из-за чего живые глаза старой дамы за ними стали огромными, как у совы. Вообще при взгляде на Герлинду Добковиц сравнение с диковинной птицей напрашивалось само собой. Ее пальцы были похожи на когти, а длинный, крючковатый нос выделялся на узком, состоявшем только из кожи и костей лице старой дамы, как клюв, что делало ее похожей на ворону.

— Надеюсь, это не наждачная бумага самого низкого качества, как в прошлый раз. Просто положите ее рядом с контейнером для биоотходов и проваливайте. — Она махнула рукой в сторону Мартина, словно хотела прогнать назойливую муху.

— Боюсь, вы приняли меня за кого-то другого, — сказал он и опустил свой вещмешок на пол.

Герлинда озадаченно подняла брови.

— Разве вы не тот человек, который разносит по каютам туалетную бумагу? — удивленно спросила она.

Мартин, до которого постепенно дошло, что имелось в виду, когда говорилось о контейнере для биоотходов, шоколадных кексах, наждачной бумаге и Белом доме, задался вопросом, как он мог сморозить такую глупость и явиться сюда. Какой черт дернул его насыпать соль на никогда не заживающие раны? Видимо, он надеялся наконец покончить с этой трагедией. И надежда, эта обманчивая змея, заманила его в тупик, в конце которого его поджидала полоумная старушенция, лежавшая на кровати.

Мартин заметил, как Герлинда бросила озадаченный взгляд на своего дворецкого:

— Черт побери, кто это, Грегор?

Грегор, сидевший у секретера позади пишущей машинки, которая в Берлинском техническом музее была бы настоящим историческим магнитом для публики, удивленно выглянул из-за края заправленной бумаги:

— Боюсь, я этого тоже не знаю, как и…

— Кто вы такой? — прервала Герлинда его изысканный лепет.

— Меня зовут Мартин Шварц, вчера мы с вами разговаривали по телефону.

Она звонко шлепнула себя сухонькой ладошкой по лбу:

— Боже мой, ну конечно!

Герлинда отодвинула в сторону стопку бумаги и откинула пуховое одеяло, под которым лежала в белоснежных спортивных тапочках.

— Хорошо, что вы прибыли сюда. Я знаю, как тяжело это вам далось…

Она свесила свои ножки с края кровати. На Герлинде был розовый спортивный костюм, в котором могли свободно поместиться две такие старушки.

— …ведь именно здесь, на «Султане», ваша жена и сын…

— Извините, пожалуйста, что прерываю, — перебил ее Мартин. У него не было ни времени, ни сил на любезности. Даже присутствие дворецкого было ему безразлично. — По телефону вы сказали, что у вас есть доказательства того, что моя жена не добровольно покончила с собой, прыгнув за борт.

Герлинда кивнула, нисколько не рассердившись, что он ее прервал, опираясь на кресло-каталку, встала и рывком открыла ящик ночного столика.

— Не только этого, мой дорогой. Не только этого. — Она с заговорщицким видом посмотрела на него, а затем добавила: — Возможно, я даже обнаружила доказательство того, что ваша семья еще жива.

С этими словами она подала Мартину маленького замызганного плюшевого медвежонка, который первоначально был белым и мех которого теперь приобрел цвет грязного песка.