Двадцать тысяч лье под водой

Мы с Консейлем были поглощены созерцанием нашего сокровища, и я уже мечтал обогатить ею наш Парижский музей, как вдруг камень, метко брошенный туземцем, разбил эту драгоценность в руках Консейля.

Я испустил крик отчаяния. Консейль схватил мое ружье и прицелился в дикаря, который раскачивал свою пращу всего в десяти метрах от нас. Я хотел остановить Консейля, но он уже выстрелил и разбил браслет с амулетами, висевший на руке дикаря.

— Консейль! — закричал я. — Консейль!

— Что угодно их чести? Разве их честь не видят, что людоеды первыми начали атаку?

— Раковина не стоит жизни человека! — сказал я ему.

— Ах, негодяй! — вскрикнул Консейль. — Я скорей бы его простил, если бы он перебил мне плечо!

Я оглянулся и тут только заметил, что к нам подобрались непрошеные посетители. Примерно двадцать туземных пирог окружали «Наутилус».

Эти пироги, выдолбленные древесные стволы, — длинные, прямые и хорошо приспособлены для плавания. Они никогда не опрокидываются, потому что равновесие поддерживается с помощью двойного бамбукового шеста, который плывет по поверхности. Я не без тревоги смотрел, как пироги, управляемые ловкими полунагими гребцами, приближаются к нам все ближе и ближе.

Очевидно, что эти папуасы уже имели сношения с европейцами и знали их суда. Но что они должны были думать об этом длинном металлическом цилиндре без мачт и без труб?

Вероятно, сначала он их испугал, потому что они держались некоторое время в почтительном отдалении от него; но, видя неподвижность судна, они мало-помалу перестали бояться и отыскали теперь случай с ним познакомиться.

Это знакомство и следовало отвратить. Наши ружья стреляли бесшумно и не могли произвести на них никакого впечатления, потому что они боялись только трескучего оружия. Гроза без раскатов грома мало пугает людей, хотя опасность заключается в молнии, а не в громовом треске.

Пироги приблизились к «Наутилусу», и в него посыпались тучи стрел.

— Град идет! — сказал Консейль. — И, возможно, град отравленный!

— Надо предупредить капитана Немо! — сказал я, сбегая с трапа.

В салоне я никого не нашел и постучался в каюту капитана.

— Войдите! — ответили мне.

Я вошел и застал капитана за какими-то вычислениями, где преобладали иксы и другие алгебраические знаки.

— Я помешал вам? — спросил я из приличия.

— Да, господин Аронакс, помешали, — отвечал капитан, — но я думаю, что у вас на это серьезная причина?

— Очень серьезная. Нас окружили пироги туземцев, и через несколько минут на нас, вероятно, нападут несколько сотен дикарей!

— А! — сказал спокойно капитан Немо. — Так они приплыли в пирогах?

— Да, капитан, в пирогах!

— Ну так мы закроем люк, профессор.

— Да, надо закрыть, капитан, я за этим и пришел…

— Сейчас закроют, — сказал капитан и, нажав на кнопку звонка, передал приказ экипажу. — Исполнено! — сказал он мне через несколько секунд. — Надеюсь, вы не опасаетесь, что эти господа пробьют обшивку, которую не могли повредить снаряды вашего фрегата?

— Нет, капитан, не опасаюсь, но ведь еще остается опасность!

— Какая, профессор?

— Такая, что завтра, в этот же час, надо будет открыть люк, чтобы закачать свежий воздух в «Наутилус»!

— Разумеется, профессор, потому что «Наутилус» дышит, как китообразные животные.

— А если в это время папуасы вскарабкаются на палубу, как вы их остановите?

— Так вы думаете, что они заберутся на борт «Наутилуса»?

— Я в этом уверен!

— Ну, пусть себе забираются. Я не вижу причины мешать им. Я не хочу, чтобы моя остановка у острова Гвебороара стоила жизни хотя бы одному из них.

Я хотел уйти, но капитан удержал меня и пригласил сесть около него. Он с интересом расспрашивал меня о нашей прогулке по острову, об охоте и никак не мог понять нашей потребности в мясе, которая была так развита у Неда Ленда. Затем разговор коснулся разных других предметов. Капитан хотя и не был откровенным, но показался мне гораздо любезнее.

Между прочим мы заговорили о положении «Наутилуса», севшего на мель на том же самом месте, где чуть не погиб Дюмон-Дюрвиль.

— Этот Дюмон-Дюрвиль — один из великих моряков, — сказал капитан, — один из самых страстных и просвещенных мореплавателей. Это французский капитан Кук. Несчастный, он преодолел сплошные льды Южного полюса, коралловые рифы Океании, увернулся от людоедов Тихого океана, и все это для того, чтобы погибнуть при крушении поезда! Если бы этот энергичный человек мог размышлять в последнюю минуту своего существования, то представьте, каковы должны были быть его переживания!

Говоря это, капитан заметно волновался.

Затем мы взяли карту и проследили маршруты всех экспедиций французского мореплавателя. Мы вспомнили его кругосветные путешествия, его попытки проникнуть к Южному полюсу, что привело к открытию земель Адели и Луи-Филиппа, наконец, его гидрографические съемки главных островов Океании.

— То, что сделал Дюрвиль на поверхности морей, — сказал капитан Немо, — я сделал внутри океана, и сделал легче и точнее. «Астролябия», беспрестанно боровшаяся с ураганами, не могла равняться с «Наутилусом» — с этим спокойным рабочим кабинетом, настоящим подводным домом.