— Полдень, — сказал он. — Профессор, не угодно вам?
Я бросил последний взгляд на море — оно казалось немного желтоватым; вероятно, мы находились недалеко от берегов Японии, — и спустился вслед за капитаном в салон.
Там капитан с помощью приборов сделал вычисления и сказал:
— Мы находимся на 137°152 восточной долготы…
— По какому меридиану? — быстро спросил я, думая, что ответ выдаст национальность капитана.
— Профессор, — отвечал мне капитан, — у меня различные хронометры, поставленные по меридианам Парижа, Гринвича и Вашингтона, но в честь вас я возьму парижский.
Этот ответ ничего мне не объяснил. Капитан продолжал:
— 137°152 восточной долготы по парижскому меридиану и 30°72 северной широты, то есть около трехсот миль от берегов Японии. Сегодня, 8 ноября, в полдень, начнется наше путешествие под водой.
— Да сохранит нас Бог! — отвечал я.
— А теперь, профессор, я вас оставлю, — прибавил капитан. — Я взял курс на восток-северо-восток на глубине пятидесяти метров. Вот карта, по которой вы можете следить за нашим путешествием. Гостиная в вашем распоряжении, а мне позвольте удалиться.
Мы раскланялись, я остался один и погрузился в размышления.
Я думал о капитане «Наутилуса». Удастся ли мне когда-нибудь узнать, какой национальности этот странный человек, который говорил, что не принадлежит миру людей? Эта ненависть к человечеству, которая, возможно, вызывала в нем желание отомстить, — кто ее возбудил, что было ее причиной? Был он одним из непризнанных ученых, тех гениев, «которых обидели», как выражался Консейль? Может быть, он современный Галилей? Или из таких, как американец Мори, ученая карьера которого была испорчена политической революцией? Случай привел меня на его судно, жизнь моя была в его распоряжении, и он принял меня, хотя холодно, но гостеприимно. Только до сих пор он ни разу не подал мне руки и не пожал мою, когда я ему ее протягивал.
Целый час я был занят этими мыслями, пытаясь проникнуть в тайну. Потом взор мой остановился на огромной карте, разложенной на столе, и я прижал палец к той точке, где сходились наши координаты.
Океаны, как и материки, имеют свои реки — это океанские течения. Самое примечательное из них известно под названием Гольфстрим. Ученые определили пять главных течений: одно на севере, а другое на юге Атлантического океана, третье на севере, а четвертое на юге Тихого океана и пятое на юге Индийского океана. Вероятно, что существовало когда-нибудь и шестое течение, на севере Индийского океана, когда Каспийское и Аральское моря соединялись с большими азиатскими озерами в одно водное пространство.
На месте, отмеченном на карте, показано одно из этих течений, японское Куросио, что значит «Черная река». Это теплое течение выходит из Бенгальского залива, где его согревают отвесные лучи тропического солнца, проходит через Малаккский пролив, идет вдоль до берегов Азии, вливается в Тихий океан, доходит до Алеутских островов, унося с собой стволы камфарного дерева и другие тропические растения и смешивая свои чистые ярко-голубые воды с холодными водами океана. По этому течению теперь шел «Наутилус».
Вдруг в дверях показались Нед Ленд и Консейль. Мои храбрые товарищи не могли опомниться при виде всех чудес, представших перед их глазами.
— Где мы? — вскричал канадец. — В Квебекском музее?
— Нет, скорее в гостинице Соммерад, с позволения их чести! — возразил Консейль.
— Друзья мои, — отвечал я, приглашая их войти, — вы не в Канаде и не во Франции, а на судне «Наутилус» и в пятидесяти метрах ниже уровня моря.
— Надо верить, если их честь это утверждает, — сказал Консейль. — Надо признаться, эта комната может ошеломить даже такого фламандца, как я.
— Удивляйся, мой друг, для такого классификатора, как ты, здесь есть над чем поработать.
Мне незачем было давать этот совет Консейлю: усердный парень наклонился уже над витринами и бормотал разные термины: «Класс брюхоногих, семейство моллюсков, род ципрей, вид ципрея мадагаскарская…»
А Нед Ленд тем временем расспрашивал меня про мое свидание с капитаном Немо.
— Кто он такой? — приставал канадец. — Неужели вы не узнали? Откуда он? Куда его несет?
— Не знаю, Нед, не знаю ничего, — отвечал я.
— Ну, а он нас хочет глубоко погрузить, на самое дно морское, что ли?
— Погодите, Нед, я расскажу вам по порядку все, что мне известно.
Я рассказал ему все, что знал, и в свою очередь спросил его, что он видел и слышал.
— Ничего не видел и не слышал! — отвечал канадец. — Я даже не видел никого из экипажа этого судна! И экипаж тоже электрический, что ли?
— Электрический!
— Ей-ей! Придется и этому поверить! Вы, господин Аронакс, не можете мне сказать, сколько людей на судне? Десять, двадцать, пятьдесят, сто человек?