Двадцатая рапсодия Листа

– И то правда, – сказал он. – С Авдотьей перемолвиться надо бы. Если у вас, господа, других забот нет, то уж померзните тут, подождите меня. Либо отправляйтесь-ка вы к себе, Николай Афанасьевич, а я к вам зайду. – Этим советом, адресованным непосредственно мне, Егор Тимофеевич словно бы вновь подчеркнул, что моя помощь ему еще понадобится, а вот студент вполне может быть предоставлен самому себе. – Тут до Желдеевых недалеко, я мигом…

Никифоров поудобнее устроил на голове лохматую папаху и собрался было идти, но Владимир его остановил:

– Егор Тимофеевич, а мельник-то где?

– Мельник? – урядник нахмурился. – Под замком сидит, где ж ему еще быть? Надобно мне его в уезд отвезти. Не знаю уж, как сейчас и сподоблюсь…

– Позвольте мне с ним поговорить. – Владимир прижал руки к груди. – Уверяю вас, в отношении Паклина вы ошибаетесь! Не там убийцу ищете!

– А вот это не ваше дело! – отрезал урядник. – Отвезу в уезд, там разберутся. Что касается вас, то по известным причинам разговаривать с ним вам особо не положено! – И добавил язвительно: – Лучше бы шапкой обзавелись, доброй какой-нибудь шапкой с ушами, а то без своих останетесь.

Никифоров развернулся на каблуках и быстро пошел прочь.

– Ну что ты будешь делать! – Владимир с досадой покачал головой. – Ведь неглупый же человек, а уперся…

– Да, уперся, – сказал я. – Но совет он вам дал дельный – насчет шапки. Мороз крепчает. И руки – хоть в карманы суньте, вон они у вас красные какие, неровен час – отморозите.

Владимир лишь досадливо отмахнулся и подошел к воротам.

– Где же он его держит, как по-вашему, Николай Афанасьевич? – спросил наш студент, пытаясь заглянуть в щель между створками. – Не в погребе же…

– Ну, конечно, не в погребе – там сейчас холоднее, чем на улице, – ответил я. – В доме, наверное. Только уж вы, Владимир, не вздумайте туда самовольно забраться.

– А кстати – наш урядник один живет, кажется? – спросил Ульянов, продолжая осматривать двор.

– Один. – Я подошел ближе. – Вдовый он, Егор наш Тимофеевич, вроде меня. Уже два года как вдовый. А сын, Василий, в Казань уехал, в реальном училище учится. Недавно приезжал, на Рождество. Только, умоляю, не лезьте вы во двор. Помните, нам по дороге сказали, что мельника десятский сторожит? Вот полезете вы, так вам Валид задаст… – Я поежился – мороз крепчал, и стоять становилось холодно. – Давайте лучше дождемся хозяина и уговорим его, чтобы дозволил поговорить с мельником. Коли уж вам так кортит.

– Дозволения мы, конечно, можем спросить. Спрашивали и еще раз спросим. И может быть, хотя и с малой вероятностью, получим согласие. Да только, боюсь я, при уряднике мельник нам ничего не расскажет, кроме того, что уже рассказал Егору Тимофеевичу. А Егору Тимофеевичу он, похоже, рассказал даже меньше того, что мы с вами знаем. В общем, – Владимир оглянулся на меня, весело прищурившись, – придется мне все-таки обойтись без разрешения. Понимаю, что нехорошо, но другого выхода я не вижу. Как это говорится? Бог не выдаст – свинья не съест? Свиней во дворе, разумеется, нет, собак не видно, да и не боюсь я их. Кстати, десятский Валид Туфанов тоже что-то не наблюдается. Думается, наш урядник понадеялся на крепость своих запоров и от боевого охранения, даже если оно было, отказался. Вы, Николай Афанасьевич, свистеть умеете?

– Свистеть? – Я еще больше растерялся. – Умею, конечно, но…

Владимир не дал мне договорить.

– Вот и свистните, когда Егор Тимофеевич будет возвращаться! – Он быстро и ловко протиснулся в щель между створками ворот, оставив меня в сильнейшем смущении.

«Свистните…» Надо же! Нет, я совсем не характеризовал его действия как дозволенные или хотя бы уместные. Однако делать было нечего, и я принялся прохаживаться взад-вперед у ворот дома урядника, изредка притопывая и поглядывая по сторонам. Выглядел я при этом, наверное, глуповато, ни дать ни взять – юный озорник, стоящий в дозоре перед чужим садом, пока его друзья-сорванцы обтрясают яблони. По счастью, никто со стороны на меня не глядел и оценить мое поведение не мог.

И вот ведь странность какая: лишь во вторую очередь я подумал, что поведение мое не только глупо, но еще и предосудительно. В самом деле, я ведь помогал постороннему человеку, причем состоящему под надзором полиции, тайно переговорить с арестованным преступником вопреки запрещению властей. Да, здравомыслие подсказывает, что Паклин, скорее всего, ни в чем не виноват. Ну, соблазнился брошенными вещами – с кем не бывает. Но ведь уверенность в невиновности арестованного – это одно, а отношение к распоряжениям ответственного лица – совсем другое дело.

Не знаю, чтo бы я, в конце концов, сделал, появись в тот момент урядник. Может, свистнул бы, подавая сигнал Владимиру, а может – напротив того, предупредил бы Егора. Но, по счастью, Владимир пребывал во дворе недолго и присоединился ко мне еще до возвращения Никифорова. Вид нашего студента был столь озадаченный, что я тут же забыл о своих недавних сомнениях.

– Ну что? – спросил я нетерпеливо. – Видели вы Якова? Что он говорит?