Двадцатое июля

Гизевиус сидел в летнем кафе под навесом. Перед ним стояла чашечка кофе, слева от нее лежала развернутая свежая газета. Два дня уже прошло, как он в Швейцарии, а ощущение страха, что вот-вот на город обрушится армада самолетов и начнет сбрасывать бомбы, не покидало его. Прохода по улицам, он первым делом высматривал таблички с надписями, какая из сторон улицы больше подвержена бомбовым ударам. Такие надписи спасали жизнь сотням берлинцев. Здесь же все передвигались как хотели: неторопливо, размеренно, со спокойными умиротворенными лицами. Таких лиц Гизевиус не видел в Берлине. И летних кафе там тоже не осталось…

— Хайль Гитлер.

Гизевиус в испуге вскинул голову. В горле вмиг пересохло. Мужчина, доставивший его в Берн и сидевший на переднем сиденье, присел на свободный стул напротив. Широкая улыбка открывала крупные, белые зубы.

— Чего вы так испугались? Мы в демократической стране. Здесь можно говорить все, что угодно.

— И тем не менее я бы так откровенно не высказывался. — Гизевиус бросил взгляд по сторонам. Вроде бы никто на них внимания не обратил.

— Свои поучения оставьте для потомков. Что мне передать шефу?

— Тот человек согласен на встречу.

— Где?

— В Цюрихе. Точное место он укажет дополнительно. Дату и время назначает шеф.

— Что требуется от нашей стороны?

— Сказка о Лондоне. Так сказал этот человек.

— Отлично. Как с вами можно срочно связаться?

Гизевиус протянул заготовленный небольшой листок:

— По этому номеру телефона. Сообщаете информацию, и ее тут же передадут мне.

— А если мы отследим звонок? — ухмыльнулся мужчина.

— На здоровье. Это частная линия. На связи сидит старушка. Телефон работает только до встречи. Если с бабулей что-то произойдет, сказка останется нерассказанной. Вы хотите сидеть в концлагере?

Мужчина поднялся и не прощаясь покинул кафе. Впервые за последние несколько суток «Валет» почувствовал себя счастливым человеком.

* * *

Старков увидел Фитина издалека. Тот сидел на скамейке и в ожидании подчиненного чертил прутиком по земле. Наступал вечер. Людей на набережной наблюдалось считанные единицы. Да и те спешили по своим делам. Показав документы патрулю, Глеб Иванович подошел к начальнику и протянул руку для приветствия.

— Насколько я понял, — начал первым Старков, — у нас неприятности. А судя по тому, что ты вызвал меня сюда и срочно, неприятности крупные.

— Ох, Глеб Иваныч, не знаю даже, как и сказать…

— А ты, Паша, говори как есть. Тогда мне станет понятно, что делать дальше.

Фитин кинул взгляд по сторонам, затем сказал:

— Хозяин хочет устроить второй тридцать седьмой.

— Опять? Над кем теперь?

— Жуков, Рокоссовский, Кузнецов… Да их там целый список.

— Любопытно. — Старков тоже окинул окрестности своим профессиональным взглядом. Нет, вроде «топтунов» не видно. — Впрочем, ничего удивительного. Жуков сейчас в войсках пользуется большим авторитетом. Хозяин этого не Любит. Так что чего-то в этом роде следовало ожидать.

— Может быть. Но сейчас не то время. Страна не переживет второй такой год.

— Наша страна все что угодно пережить способна. Тем более сейчас, когда дорога на Запад открыта.

— Возможно, ты прав, — вздохнул начальник внешней разведки. — Но это еще не всё, Глеб Иванович… — И Фитин рассказал Старкову о совещании у Сталина.

Старков минут пять переваривал полученную информацию, пока не пришел к некоторым умозаключениям.

— Выходит, — заговорил он, — нам вновь оказано недоверие. История повторяется. И кто метит на твое место?

— Понятия не имею.

— Ну, судя по тому, как на тебя обрушился Молотов, скорее всего его особа и придет в твой кабинет. Впрочем, какая разница. — Старков достал платок, на всякий случай. — Только запомни, Паша, я у наших уже сидел. И снова в тюрьму не пойду. Ты как хочешь, а я сделаю все, чтобы остаться на свободе.

— Что делать будем, Глеб Иваныч? — Фитин с надеждой посмотрел на старого товарища. — Понимаешь, я когда от него выходил, земля из-под ног уплывала. Страшно. — Голос начальника разведки звучал обреченно.

— Сразу не расстреляют, Паша. Они явно готовят новое судилище, — неожиданно пришел к выводу Глеб Иванович. — Заранее подбирают факты, подтасовывают. Сколько дней прошло со дня покушения? Четыре. Всего четыре… А у них уже имеется информация о настроениях среди бойцов Красной армии. И слова генералов запротоколированы. И это за четыре-то дня?! Чует мое сердце, Паша, они еще до немцев, до их заговора свой замысел реализовывать начали.

— И Абакумов играет первую скрипку? — Фитин попытался уловить мысль Старкова.

— Нет, Паша. Первую скрипку играет САМ. Абакумов подпевала.