Двадцатое июля

— Да вот узнал, довелось… — Бургдорф внимательно присматривался к русскому «гостю». Судя по разговору и поведению, тот говорил правду. Солдата явно не интересовал корректор, и он не горел желанием продолжать войну. Он просто ждал, когда же великогерманская междоусобица наконец закончится. И всего.

Попутно в голове проносились и другие мысли. Двойник Гитлера прекрасно понимал, что одному ему долго не продержаться. Верный человек «на воле» был бы очень кстати. Неужели Господь услышал его молитвы?

— Вы слишком пристально на меня смотрите. — Слова Куркова заставили Бургдорфа отвести взгляд. — Так обычно смотрят, когда ждут помощи.

— Странно, что вы в таком полумраке смогли определить, как именно я на вас смотрел. Но вы правы. Мне действительно необходима ваша помощь. — Бургдорф принялся на ходу сочинять себе «легенду». — К сожалению, я совершил преступление. Нет, нет, не уголовное. Никакого криминала. Я укрываюсь от службы в армии.

— Дезертир?

— Ну какой из меня дезертир? — Бургдорф развел руками. — В моем-то возрасте. Однако посудите сами: человеку пятьдесят четыре года, а его хотят отправить на фронт… Впрочем, вы правы. Да, я трус. Я не хочу потерять жизнь только из-за того, что наши генералы не смогли правильно вести военные действия и теперь вынуждены призывать в армию стариков и детей. В конце концов, мне осталось не так уж много. Но я хочу прожить это отпущенное мне «немного» и умереть от старости, а не от пули или осколка. Хотя бы так, как мой дед.

— И как же умер ваш дед?

— В кресле. Под звуки классической музыки. — Бургдорф не помнил своего деда. И понятия не имел, как тот умер.

— А если я молод, то мне, получается, можно умереть и на поле боя? Интере-е-есная у вас логика, — протянул Сергей.

— Логика войны, — тяжело вздохнул корректор. — Война в первую очередь пьет кровь молодежи. Она всасывает ее неуемную энергию и за счет нее живет. Но как только на передовую выходят старики, с их опытом, болезнями и мудростью, война замирает. Она становится неинтересной. Скучной. Облезлой. Как и те старики, что пришли в нее. Старикам нет места на войне. Старики никогда не приносили победу. Они могут принести только предсмертную агонию. Старики в окопах… Нет более постыдного и мерзкого зрелища.

Автоматная очередь прогремела почти над их головами.

— Похоже, бой приблизился к нам. — Курков передернул затвор автомата.

— Может быть. Затушите фитиль. — Бургдорф нервно вжался в стену. — Не дай бог, нас заметят. — Выстрелы стихли. — И все-таки это ваша война. — Двойник фюрера неожиданно почувствовал желание выговориться. — Моя закончилась двадцать пять лет назад. На той войне я мог горы свернуть. Но не сегодня. Как вы смогли убедиться, я и с оружием-то обращаться разучился. Старики вроде меня не способны к активной деятельности.

— А к чему они способны? — Курков отметил мысленно, что шум боя переместился несколько левее лаза. — Я, например, видел одного старичка вроде вас. Так он со своей снайперской винтовки не один десяток вашего брата-немца положил.

— Им двигала ненависть.

— А что движет вами?

— Инстинкт самосохранения.

— Значит, действительно страх. Но вы не стыдитесь. Это далеко не самое постыдное чувство.

— Благодарю. — Выстрелы медленно удалялись. Бургдорф перекрестился. — Я давно уже забыл, что такое есть стыд. С того дня, когда валялся в ногах обер-лейтенанта Фергельтунга и умолял его не арестовывать мою Эмму. Мою жену Эмму. Но ее все равно арестовали. И посадили в концлагерь. Год назад она умерла. Наверное, я вам противен? — Бургдорф снова вздохнул. — Простите, но у меня нет другого выхода. Мне действительно необходима ваша помощь.

Курков развел руками:

— Увы, не по адресу обратились. Я ж человек подневольный, действиям своим не хозяин.

— Я не прошу ничего особенного. — Бургдорф на полусогнутых ногах подполз к русскому. — Ничего невозможного.

— Тогда в чем же будет заключаться моя помощь?

— Время от времени сообщать мне, что происходит наверху, изредка помогать кое-какими продуктами… Я, естественно, все оплачу, не беспокойтесь. Но главное, мне нужно выбраться из Берлина. Да, да, я понимаю, что это не в ваших силах. Но у меня есть один знакомый, который сможет мне помочь. А вам нужно просто привести его ко мне.

— А вам не кажется странным, что я должен вам помогать?

— Вы правы, не должны. Но, поверьте, вам зачтется. В будущем.

— Будущего не существует.

— Философия. А я вам предлагаю конкретное предприятие. Вы спасете жизнь мне, а я когда-нибудь пригожусь вам.

— Каким же, интересно, образом? — усмехнулся Сергей.

— Поверьте, в этом мире всё не случайно…

Курков встал и, пригнувшись, прошел к лестнице. Снаружи стало заметно тише. «А может, действительно помочь бедолаге? Чем черт не шутит: вдруг и впрямь когда-нибудь пригодится?..»

— Ну что, поможете? — В голосе Бургдорфа отчетливо слышалась надежда.

— Да. Но сначала скажите, нет ли у вас связи с кем-нибудь из гаулейтеров?

— Предположим, есть.

— Слова «предположим» в нашем договоре о взаимопомощи нет. Итак…

— Есть

— В таком случае я помогаю вам найти вашего человека, а вы мне — моего.

— Кого именно?