Двадцатое июля

Вот тебе и война. Куркову вспомнилась Москва 1943-го. Он тогда проходил курс подготовки и во время бомбежек вместе со всеми прятался на станциях метрополитена. Действительно, переживать подобное тяжело и страшно. Но никому и в голову не приходило скрывать от окружающих время налета вражеской авиации. Или место, где можно укрыться. Берлин же жил другой, расчетливой жизнью…

Бомбандировка началась через двадцать минут. Когда первая бомба накрыла жилой дом на Инвалиденштрассе, Курков находился уже в так называемом «бункере». Бетонное помещение освещалось синими лампами, отчего бледные, перепуганные лица горожан напоминали театральные маски. Люди спускались сюда только с самыми необходимыми вещами: одеждой и небольшими чемоданчиками, в которых помимо медицинских препаратов лежали бутерброды и термосы с чаем.

По деловитости, с которой берлинцы располагались в помещении, Курков догадался, что они спускаются сюда уже не в первый раз. И, похоже, многие из них научились предчувствовать время налетов не хуже унтер-офицера Ранке.

Разрывов бомб слышно не было, но с каждым из них все помещение содрагалось так, будто эпицентр взрыва находился не сверху, а где-то под землей.

В бомбоубежище имелся водопровод с теплой вонючей водой, так что жаловаться не приходилось: во многих кварталах и такого счастья не было. В правом дальнем углу находилась санитарная комната, в которой всегда дежурила хотя бы одна медсестра. На случай, если появятся раненые или кому-то из женщин настанет пора рожать.

Места общего пользования охранялись дежурными.

— А это зачем?

Ранке посмотрел на дежуривших возле клозетов стариков:

— Чтобы не было самоубийств.

— В сортире?

— Представь себе, да.

«Хреновы ваши дела, фрицы, — пробормотал про себя Курков, — коль вы по нужникам вешаться начали».

Несмотря на то что бомбардировка началась неожиданно, в «бункер» успело набиться огромное число людей. Основная масса стояла, однако места все равно не хватало. Вскоре на потолке и стенах бомбоубежища образовался конденсат. Дышать становилось все труднее и труднее, а толчки от взрывов и не думали прекращаться.

Кто-то додумался зажечь свечу и поднять ее на уровень груди. Уже через минуту она начала гаснуть.

— Поднимите детей! — голос Ранке прозвучал неожиданно громко и жестко. — Выше! Выше поднимайте! Наверху воздуха больше!

Еще спустя несколько минут Курков почувствовал легкое головокружение. Следствие недостатка кислорода.

— Конрат, — голос унтер-офицера доходил до сознания Сергея словно сквозь толстый слой ваты, — открой дверь выхода! Все на улицу!

— Там бомбы, — смог выговорить Курков.

— А здесь задохнемся.

Люди устремились к выходу. Толкаясь, падая, наступая на упавших, не обращая внимания на их крики и стоны. Детские вопли перемешались с воем женщин и стариков.

Кто-то сильно толкнул Куркова в спину. Он упал на бетонный пол. Попытался подняться, но удар в висок металличсеким уголком от чемодана вторично свалил его с ног. Женский каблучок больно впился в руку. В голове нарастала боль. Пальцы правой руки сжали рукоять автомата. Ненависть волной захлестнула остатки его сознания.

Неожиданно вокруг образовалась пустота. Курков почувствовал, как кто-то перехватил его поперек туловища и поволок к выходу.

Первое, что увидел Сергей, оказавшись наверху, был дым. Горели все близлежащие дома. Авиация поработала отменно: разрушила с полквартала. Прибывшие пожарные машины безуспешно пытались погасить пламя, съедавшее квартиру за квартирой.

— Жив? — Рядовой Конрат сбросил изрядно потрепанное тело Куркова на заваленный обломками кирпича тротуар. — Нам повезло. Самолеты улетели.

— А если будет вторая волна? — Курков откашлялся, с трудом поднялся на ноги.

— Не будет. — Ранке отвинтил крышку фляжки, налил воду в сложенную корабликом ладонь, ополоснул лицо. — На сегодня достаточно и этого.

— Это вы так решили?

— Нет, не я. Герман Геринг. — Ранке поднял руку вверх и чуть наклонил ее в сторону севера. Проследив за направлением его пальцев, Курков увидел в небе маленькие точки. — Люфтваффе, — пояснил начальник патруля. — Правда, как всегда, с опозданием. — Потом он еще раз провел мокрой рукой по лицу и со вздохом сожаления объявил: — Все, пора опять нести службу.

* * *

Аэродром должен был показаться с минуты на минуту. Гиммлер повернулся к Шелленбергу:

— О чем вы говорили с Канарисом после моей встречи с ним?

— О будущем.

— Слишком объемный ответ. Меня интересует конкретика.

— Адмирал спрашивал, насколько он нам может доверять.

— И что вы ему ответили?

— Что в сложившейся ситуации речь идет не о доверии, а о совместных действиях, могущих помочь всем нам не только сохранить свои жизни, но и упрочить позиции в высших эшелонах власти.

— И как он отреагировал?

— По-моему, не поверил.

— Я на его месте поступил бы так же. — Гиммлер задернул окно черной шторкой. — Тем более что практически вы повторили мои слова. Вальтер, вам придется серьезно с ним поработать. Но помните: Канарис — хитрая лиса. Может переиграть кого угодно. Так что для начала вам надо придумать правильную затравку.

— Я займусь этим в самое ближайшее время.