Двадцатое июля

По обеим сторонам выставленных в ряд в центре зала гробов замерли в почетном карауле офицеры СС, все в чине не ниже полковника. По стенам от пола до потолка, чередуясь с горящими факелами, алели партийные штандарты: красно-кровавый фон с черной свастикой в центре. Справа от гробов расположились гаулейтеры и партийные деятели, слева — руководство рейха, промышленники, банкиры, послы союзных держав. В изголовье усопших установили небольшую трибуну с микрофонами. Никакого музыкального сопровождения. Только с улицы доносилась четкая барабанная дробь: двести музыкантов, выстроившихся в одну линию, слаженно выбивали ритм маршевой роты «Великая Германия».

Министр оглядел гостей. Отметил: отсутствует Ева Браун, любовница Гитлера. «Странно», — подумал он.

Шпеер не мог знать, что накануне вечером по поводу данной молодой особы в кабинете рейхсмаршала авиации разразился настоящий скандал. Геббельс настаивал на том, чтобы ее пригласили, Геринг же был категорически против.

— Еще не хватало, чтобы в последний путь боевых офицеров провожали разные шлюхи!

— Она должна присутствовать, — настаивал доктор Геббельс, только что прибывший из «Вольфшанце» (по официальной версии он ездил в Ставку для обеспечения сопровождения фюрера по пути в Берлин). — На церемонии будет присутствовать двойник. Его первый выход на публику. И он должен пройти по высшему разряду. Ева ему в данном случае только поможет.

Чем? Я как раз боюсь того, что будет совсем наоборот. Она же прекрасно помнит Гитлера!

— Вот этот фактор и станет главным критерием оценивания первого выхода Бургдорфа. Если Ева ничего не заметит, значит, мы поставили на нужную лошадку.

— А если нет? Я считаю, что пока не стоит рисковать. И вообще. Нужно либо сообщить девчонке обо всем, ввести ее, так сказать, в игру, либо наоборот: отвести от «куклы» подальше. Благо поводов для этого можно найти массу. Ади десять лет хотел на ней жениться. И никак не смог собраться. — Геринг брызгал слюной и метался по кабинету, словно загнанный в западню лев. — И знаешь, почему? Потому что еще нужно посчитать, со сколькими фотографами она успела переспать. Может, она уже сто раз триппером переболела!

— Ты преувеличиваешь. И прекрасно знаешь об истинной причине нежелания Ади жениться.

«Боров» тяжело задышал: ему было неприятно вспоминать о старой истории несчастной любви Гитлера к своей ближайшей родственнице.

А Геббельс имел свои виды на Еву Браун: он давно мечтал заполучить ее в постель. Но до сих пор ему мешал Гитлер.

— А как же их светлая чистая любовь, о которой известно всей Германии? — не отступал министр пропаганды.

— Да плевать мне, какая у них была любовь! — огрызнулся маршал, — Но я не позволю, чтобы наш план провалился из-за какой-то девчонки. А также не хочу, чтобы похороны превратились в светскую вечеринку.

Не согласиться с последними аргументами было невозможно. А потому Ева Браун так и не получила приглашения.

Шпеер отметил также, что среди присутствующих нет ни одного представителя вермахта. «И напрасно, — подумал он. — Не все генералы поддержали заговорщиков. А такой удар по их самолюбию в будущем может дать о себе знать».

Зал всколыхнулся. Обитые металлом двери распахнулись, и в сопровождении эскорта из личной охраны в зал вошел Гитлер.

Министр впился взглядом в невысокую фигурку фюрера, пытаясь найти хоть один изъян, могущий выдать в нем двойника. Но все было тщетно. Актер мастерски исполнял свою роль.

Геббельс тоже внимательно следил за Бургдорфом. То, что сейчас делал двойник, было тщательно отрепетировано ночью. В то самое время, когда для всех они «возвращались из Ставки». И хотя Геббельс не спал уже двое суток, сонливости он сейчас не ощущал. Нервы были на пределе.

Первый выход Бургдорфа в люди состоялся днем. Пресса, специально предупрежденная министром пропаганды, почти два часа ждала прибытия поезда из «Вольфшанце». И когда тот наконец состыковался с платформой и двери вагона распахнулись, журналисты, выглядывая из-под рук и из-за спин полицейских, не пускавших их к вагону, в первое мгновение не могли прийти в себя от шока.

Гитлер тяжелой походкой, прихрамывая (результат ночного пулевого ранения), с трудом сошел с вагонной площадки, после чего молча окинул взглядом присуствующих. Несколько секунд он оценивал обстановку, и когда убедился, что его готовы услышать, вскинул руку в знаменитом приветствии:

— Никаких слов. Сейчас. Сейчас только тишина. Мы свое слово скажем позже. И не здесь!

Геббельс вышел из-за спины «фюрера»:

— Господа, прошу пропустить! О конференции мы вас уведомим!