Двадцатые (СИ)

Успех объясняется просто – люди на его картинах живые. В этих лицах есть не только внешнее сходство, но и внутренний свет. Вершиной творчества художника в портретной живописи традиционно считается изображение М.И. Третьяковой, «как образец глубокого проникновения художника в личность, отображение не только внешнего сходства, но и раскрытия глубинного личностного содержания».

Но я вам покажу обычный, незнаменитый портрет Александры Ивановны Коншиной - одной из самых крупных московских меценаток, сумасшедшей кошатницы и вдовы серпуховского миллионера-фабриканта Ивана Коншина. Просто для того, чтобы вы оценили средний уровень его портретных работ.

Но ни Никаса Сафронова, ни Александра Шилова из Николая Неврева не получилось.

Выбравшись из нищеты, художник практически бросает работать на заказ, и начинает писать то, что хочет сам. А хотел он, как и многие его собратья по Товариществу передвижных художественных выставок, писать честный портрет страны, в которой жил. В советское время это называли «ярко реалистичные полотна с глубоким социальным протестом».

Приведу только одну картину из его «бытовой» серии: «Протодиакон, провозглашающий многолетие на купеческий именинах» 1866 года.

Эту пропитанную юмором картину из фондов «Третьяковки» можно рассматривать очень долго – и честно отрабатывающего на «халтурке» батюшку, и пьяненького хозяина в хипстерских клетчатых штанах, и наследника, под шумок жующего булку, и старательно подпевающих «безденежных донов»… Да что говорить – одно только изображение приблудной богомолки справа, прикармливаемой в доме «из милости», могло бы стать сюжетом отдельной картины.

Сразу вспоминается многократно вспоминаемый в этой книге Шмелев, "Лето Господне":

Ну-ну, отверзи уста, протодьякон, возблагодари… — ласково говорит преосвященный. — Вздохни немножко…

Василь-Василич чего-то машет, и вдруг садится на корточки! На лестнице запруда, в передней давка. Протодьякон в славе: голосом гасит лампы и выпирает стекла. Начинает из глубины, где сейчас у него блины, кажется мне, по голосу-ворчанью. Волосы его ходят под урчанье. Начинают дрожать лафитнички — мелким звоном. Дрожат хрустали на люстрах, дребезгом отвечают окна. Я смотрю, как на шее у протодьякона дрожит-набухает жила, как склонилась в сметане ложка… чувствую, как в груди у меня спирает и режет в ухе. Господи, упадет потолок сейчас!..

Преосвященному и всему освященному собору… и честному дому сему… — мно-га-я… ле… т-та-а-ааааааа!!!

Гукнуло-треснуло в рояле, погасла в углу перед образом лампадка!.. Падают ножи и вилки. Стукаются лафитнички. Василь-Василич взвизгивает, рыдая:

— Го-споди!..

От протодьякона жар и дым.

Совершенно «чеховская» картина, с тем же горьковатым юмором, что у великого писателя, которого мы недавно вспоминали в связи с тем же Мещанским училищем.

Кстати, как отметила известный сетевой просветитель@torbova, у картины есть и второе название «Отец Прокадим Вонмигласов возглашает многолетие». А через несколько лет после написания картины, в 1884 году, выдуманная художником фамилия Вонмигласов появится в тоже очень смешном рассказе Чехова «Хирургия». Совпадение? Не думаю!

Или вот еще, из любимых – «Просительница», 1880-е. Наверное, вечный для России типаж, такие и сегодня в любой очереди в пенсионном фонде сидят.

Но настоящей вершиной творчества Николая Неврева стали его картины на исторические темы. В его работах нет фентезийной масштабности Васнецова или забирающей сказочности Рериха.

Неврев просто «оживляет» историю.

Он берет какой-нибудь известный эпизод и делает персонажей учебников истории живыми людьми. Для примера - пожалуй, самая известная его картина «Петр I в иноземном наряде перед матерью своей царицей Натальей, патриархом Адрианом и учителем Зотовым».

Она, если не путаю, даже в советский учебник «Истории СССР» попала. Лучащийся счастьем будущий царь-император, ужас на лице матери, оторопевший и явно растерявшийся патриарх… И только хитрован Зотов, будущий «архиепископ прешпурский, всея Яузы и всего Кокуя патриарх» – как всегда, себе на уме и держит покерфейс.