Рада сообщить Вам, что они нашли компромисс. Правительство согласилось с мнением Капицы, что он не сможет восстановить заново в Москве все приборы и что самое лучшее — это купить кембриджскую лабораторию. Правительство согласилось предоставить Капице свободу действий. Он написал Резерфорду и попросил его помочь в этой покупке. Резерфорд, со своей стороны, убедил Королевское общество и Кембриджский университет, заинтересованных в этом деле.
В Москве для приема всех этих приборов был построен институт. Теперь дело за Капицей — работать и доказать свою добрую волю. К сожалению, он часто в состоянии неуверенности в себе, неуверенности в том, что все наладится. Вот почему я обращаюсь ко всем его друзьям с просьбой дать ему почувствовать, что все его друзья за границей понимают, насколько это для него трудно начать все с начала, и, кроме того, что он не будет забыт своими зарубежными коллегами.
Пишите ему, дайте ему понять и почувствовать, что у него по-прежнему есть друзья во Франции. Сейчас более чем когда-либо это ему необходимо.
Я абсолютно уверена в том, что спустя год или два отношения между Капицей и нашим правительством станут не просто нормальными, но и дружескими. Совершенно очевидно, что для русской науки очень важно иметь такого человека, как Капица. Он не только выдающийся ученый, но для него вопрос интернационализма в науке не пустое слово, а дело всей жизни…»
Примерно о том же она пишет и Лиз Мейтнер в Германию и, кроме того, просит ее «объяснить всем друзьям Капицы его теперешнее положение».
…С материальной стороны все обстоит благополучно, но это стоило Капице таких колоссальных усилий, что теперь временами он чувствует себя подавленным. В нем нет той уверенности в себе, которая необходима человеку в его положении, когда начинается новая жизнь, и особенно, в таких трудных условиях. <…>
Я пишу Вам, потому что Вы всегда были расположены очень дружески к нам обоим, и я могу просить Вас объяснить всем друзьям Капицы его теперешнее положение. Это, как мне кажется, будет лучшим способом помочь ему.
В начале января я собираюсь с мальчиками в Москву и очень бы хотела повидаться с Вами, когда мы будем проездом в Берлине…»
Анна Алексеевна пыталась охватить своим призывом все ведущие физические центры Европы. Пишет она и крупнейшему шведскому физику М. Сигбану:
…Вы были так добры и проявляли интерес к нему во время наиболее трудного периода его жизни, и я осмелюсь попросить Вас не забывать Капицу, сейчас, когда он в Москве. Он потерял 2 года в своей научной работе и чувствует себя отрезанным от своих коллег за границей. Я думаю, что для него сейчас самое важное — ощущать, что он не забыт и не покинут своими друзьями.
Я пишу об этом, потому что его моральное состояние сейчас оставляет желать лучшего, на него большое впечатление произвели все драматические события прошедшего года. Любовь и интерес к нему со стороны всех его друзей ученых помогут ему справиться с ситуацией. И, конечно, немаловажен тот факт, что скоро задействуют снова его приборы и он сможет вновь работать, чего он был таким ужасающим способом лишен…»
Очень страстно Анна Алексеевна излагает свою позицию в письме к Веббам, с которыми в недавнем прошлом были сильные разногласия. Причем Веббы — это не ученые, а политики, поэтому в письме к ним она пишет уже совсем о другом.
…Капице не привыкать отстаивать свои права, и все, чего он достиг в своей жизни, достигнуто благодаря его бескомпромиссности, его вере в свою правоту, его абсолютной честности. <…> Мне хотелось написать вам, потому, что вы оба были очень добры ко мне даже тогда, когда не соглашались со мной, и мне не хотелось бы оставить у вас плохое мнение о себе. Но я должна сказать, что я всегда буду сражаться на стороне Капицы, сражаться за право ученого идти своим путем, не зависеть ни от каких властей и смотреть на все глазами ученого-интернационалиста. Пока нигде этого нет, но это не значит, что такое невозможно…»
Анна Алексеевна хотела заручиться поддержкой ученых разных стран. Последние ее письма, написанные уже перед самым отъездом из Кембриджа, адресованы в Норвегию — профессору Росселанду и в Испанию — профессору Кабрере. Примечательно письмо, адресованное Росселанду. В нем Анна Алексеевна как бы подводит итог длившегося больше года поединка Капицы с советскими властями и, кроме того, пишет об отношении Капицы к засекречиванию научных исследований.
А. Капица — С. Росселанду