Двадцатый век. Электрическая жизнь

На воздушном дебаркадере в павильоне, заменявшем переднюю, она нашла ряд звонков с именами всех обитателей дома, а именно: самого Филоксена Лорриса; его супруги; Жоржа Лорриса; Сюльфатена (состоявшего домашним секретарем у великого Филоксена) и т. д. и т. д. Восхищаясь изяществом электрических приспособлений, она обратила внимание на отсутствие при этих именах обычных пометок: «Дома нет», «Дома», «Занят», сберегающих время посетителей и предотвращающих лишние хлопоты.

– Это, очевидно, уже вышло из моды! – сказала она самой себе. – Решительно все уже обзавелись таким механизмом, и от него несет чем-то мещанским! Я непременно распоряжусь, чтоб и у нас убрали его из прихожей!

Г-жа Лакомб прилетела с визитом к Филоксену Лоррису

Достопочтенная дама нажала на кнопку звонка, украшенную именем самого домохозяина. Двери тотчас-же пред ней растворились, и к ним придвинулась подъемная платформа с креслом, на которое мать Эстеллы и села. Платформа медленно двинулась, а затем остановилась, как бы приглашая г-жу Лакомб сойти. Перед ней открылись тогда сами собою другие двери, войдя в которые, она очутилась в большой комнате, где все стены сверху до низу были увешены большими раскрашенными чертежами и фотографическими снимками с чрезвычайно сложных приборов. Посреди комнаты стоял большой стол, а вокруг него – несколько кресел. Г-жа Лакомб не видала еще во всем доме живой души. Даже прислуга блистала там отсутствием. Изумленная гостья уселась в кресло, с любопытством ожидая, что будет дальше.

Она начала было уже приходить в нетерпение, как вдруг услышала вопрос:

– Что вам угодно?

С этим вопросом обратился к ней фонограф, помещенный как раз по середине стола.

– Потрудитесь сообщить ваше имя и цель вашего посещения! – добавил фонограф.

Это было произнесено голосом самого Филоксена Лорриса. Г-жа Лакомб знала его по фонограммам лекций, полученных Эстеллой. Тем не менее она до известной степени обиделась таким способом принимать гостей.

– Однако же это очень бесцеремонно! – вскричала она. – Быть может и очень удобно оставлять наедине с фонографом особ, которые взяли на себя труд пожаловать лично и притом издалека, но с точки зрения общепринятой вежливости такой способ обращаться с порядочными людьми навряд ли можно признать удовлетворительным. Впрочем, может быть, здесь вежливость понимают как-нибудь по своему?

– Я теперь в Шотландии и занят очень важными делами, – продолжал фонограф, – но тем не менее, соблаговолите говорить, я вас слушаю!

Г-жа Лакомб не знала, что Филоксен Лоррис был на первое время для всех вообще посетителей в Шотландии, или других местах, ещё более отдаленных, но что телефонная проволока передавала ему в кабинет имя гостя. Если знаменитому ученому благоугодно было принять посетителя, он нажимал кнопку, и фонограф приемной залы вежливо приглашал гостя пройти в такие-то двери, воспользоваться такою-то подъемной платформой до коридора за номером таким-то, и дойти там до дверей, которые отворятся перед ним сами собою.

– Я – г-жа Лакомб. Мой муж, инспектор горных маяков, поручил выразить вам свою благодарность… искреннейшую благодарность…

С экзамена на экзамен

Г-жа Лакомб принадлежала к весьма решительным особам прекрасного пола и не привыкла тереться перед неожиданностями, по тем не менее до известной степени смутилась и положительно не знала, что ей сказать этому проклятому фонографу. Она имела намерение подействовать на Филоксена Лорриса обаянием изящных своих манер и остроумного разговора, но вовсе не подготовилась к свиданию с фонографом.

– Меня вы не проведете, – сказала она, вставая с негодованием. – Я вполне убеждена, что вы точно также в Шотландии, как и я сама. Мне уже и раньше доводилось слышать, что вы, сударь, настоящий медведь, а теперь я убедилась на опыте в справедливости этой оценки. Вы с вашим фонографом – медведь в кубе, да еще из самых невежливых! Вы сильно ошибаетесь, если думаете, что я возьму на себя труд беседовать с вашей машиной…

– Продолжайте, я слушаю, – сказал фонограф.

– Он слушает! Этого еще только недоставало, – возразила г-жа Лакомб. – Неужели вы думаете, что я проехала восемьсот верст единственно лишь для удовольствия поговорить с вами, г-н фонограф? Можешь слушать сколько угодно, голубчик! Развесь уши пошире! – Я ухожу! Я знаю теперь, что Филоксен Лоррис настоящий медведь, но это не мешает его сыну, Жоржу Лоррису, быть очень милым молодым человеком, к счастью, вовсе не похожим на своего папашу. Он, вероятно, унаследовал приличные манеры и умение держать себя от матери. Мне, право, жаль её бедняжку! Ей должно быть очень несладко жить с ученым медведем вместо мужа. Впрочем, я даже кое-что слышала о том, что они живут друг с другом, как кошка с собакой!.. Теперь я вполне убеждена, что в этом виноват именно её медведь-муж со своими фонографами…

– Вы кончили? – осведомился фопограф. – Я записал всё до последнего слова…