Двадцатый век. Изгнанники

Трехдневный срок, отпущенный на переселение, истекал, и спешка стала походить на панику. Найти какую угодно крышу над головой было первой и единственной задачей беженцев. Кому-то удавалось занять сравнительно нормальные — то есть «умеренно» негигиеничные и тесные — жилища; другие селились в совершенно непригодных для обитания трущобах, бараках, складах и подсобках на территории довоенных фабрик, ныне заброшенных. Раввин Лео Левин без устали утешал впадавших в отчаяние новоселов: «Не всё сразу, братья! С Божьей помощью, а самое главное — если не поленимся мозгами шевелить, мы и с этим справимся. Уж нам-то, евреям, не впервой быть беженцами! Праотец наш Авраам, скиталец из скитальцев, ведь тоже не в особняке из пяти комнат с гостиной и кухней обретался, и козы его не жасмин с фиалками щипали, а пустынные колючки, разве нет?!»

И действительно, примеры, подтверждавшие правоту веселого раввина, не заставили себя долго ждать: самые предприимчивые кое-как обустраивались и открывали первые, скромные пока продуктовые ларьки. Несколько составленных вместе громадных ящиков из-под какого-то крупногабаритного оборудования приютили первый в зоне парикмахерский салон — хоть и «барачного типа» и с ситцевой занавеской вместо двери, зато обставленный невесть откуда взявшейся ветхой мебелью и даже с бумажным китайским фонариком над входом. А кондитерская «Вена» временно расположилась в оставшемся без колес и мотора обгоревшем автобусе.

Идея устроить лазарет в помещении бывшей школы не встретила всеобщего одобрения: родителей беспокоило, что и без того отставшим от программы детям будет негде заниматься. Но и для этой проблемы ребе Левин нашел решение, организовав начальное обучение для самых маленьких при своей синагоге-пагоде. В этой «йешиве»[43] его жена Эстер вернулась к своей любимой учительской профессии, не запуская однако и бизнеса: ее рисовые лепешки по-прежнему пользовались спросом на Птичьем рынке. Она была счастлива — никакое нацистское начальство не пыталось ей диктовать программу и методы обучения!

Вот так и Творец приложил все усилия к тому, чтобы водворить порядок во вселенском хаосе, но у Него, как-никак, было шесть, а не три дня. Времени катастрофически нехватало, зато идей было хоть отбавляй: и у евреев, и у их Бога идей всегда больше, чем они в состоянии претворить в жизнь, а советов и указаний больше, чем кто бы то ни было в состоянии выполнить. Но некоторые невероятные на первый взгляд проекты все-таки нашли свое осуществление: например, водонапорная башня в западном углу заводского двора была приспособлена под жилье. В боку высоко вознесенного над землей резервуара зияла огромная пробоина от снаряда, из которой во все стороны торчало как ребра покореженного скелета арматурное железо. Внутри опоры, похожей на толстенную дымовую трубу, имелись металлические лестницы, местами тоже рухнувшие или перекрученные взрывом, и для того, чтобы добраться по ним до верха, нужна была поистине альпинистская сноровка. Пойти на такой риск решились двое: флейтист Симон Циннер и худющий, долговязый, как радиомачта, ассистент Эйнштейна — Маркус Аронсон. По верхнему краю давно пересохшего дискообразного резервуара тянулся ряд крошечных сводчатых окошек, а снаружи имелась узенькая галерея. Это-то экстравагантное место и превратили в свое обиталище бывший музыкант, в свое время пользовавшийся известностью в престижных концертных залах Дрездена, и бывший астрофизик, посвятивший свой ум и талант квантовой теории, а по прибытии в Шанхай — рисовым лепешкам, производившимся учительницей истории Эстер Левин.

…Го Янг с любопытством глянул на каких-то двух чудаков, устроившихся на балконе под самой крышей водонапорной башни. На такой верхотуре они казались чуть ли не карликами. Он перевел взгляд на примолкшую толпу, но по-прежнему не издал ни звука. Повисла напряженная тишина, которую Го, будучи преисполнен сознанием собственной важности, отнюдь не спешил нарушить. С жестяным рупором в руке он стоял на высоком деревянном ящике, а тысячи и тысячи обитателей гетто заполонили весь огромный заводской двор, усеяли терриконы шлака, горой наваленные ржавые балки и другой металлолом, взобрались на плоские крыши административного здания и цехов. Впрочем, далеко не все еврейское население Зоны явилось на эту встречу — для всех даже в этом заводском дворе не хватило бы места. Послушать, что скажет представитель властей, пришла молодежь, главы семей, любопытствующие и те, у кого не было другого дела.

А он, этот представитель — низкорослый и плотный, как борец, человечек в выцветшем, сроду не глаженном черном костюме, при перекрученном галстуке на толстой шее — всем своим видом давал понять, что ему есть что сказать.