Двадцатый век. Изгнанники

Я, нижеподписавшийся Исаак Якоб Блюменфельд, родившийся 13 января 1900 года в Колодяче под Дрогобычем Лембергского воеводства, которое сейчас — Львовская область, еврей, заявляю, что никогда и ни по какому поводу не предавал свою советскую Родину, как не предавал ни одну из своих родин, потому что, прошу прощения, их было пять. Родился я, как уже указал ранее, в прекрасном местечке Колодяч под Дрогобычем и был воспитан как верноподданный Австро-Венгрии. Указанную страну, которая к вашему сведению уже не существует, я считаю своей первой родиной и думаю, что это справедливо. Несколько позже, при обстоятельствах, которые я изложу в суде, когда придет время, не покидая свое родное местечко Колодяч, я оказался подданным Польши — моей родиной стала Речь Посполита. Я признателен своей второй родине за то, что в бытность гражданином Польши женился на Саре, о которой расскажу далее, а она родила мне троих детей — двоих мальчиков и девочку. Я верно служил Польше до того дня, когда мне снова сменили родину. Это произошло 17 сентября 1939 года, довольно внезапно (хоть я опять-таки не покидал свой Колодяч), когда моей Родиной стал великий Советский Союз, которому я честно служил, регулярно платя профсоюзные членские взносы, участвуя в первомайских и октябрьских (по случаю 7 ноября, Дня Великой Октябрьской социалистической революции) демонстрациях, а также регулярно поздравляя знакомых женщин с 8 Марта. Однако случились события, к которым (заявляю это самым ответственным образом) я не имею никакого отношения, и в которых нет ни капли моей личной вины: моей родиной стал Германский рейх, что, признаюсь, мне как еврею, доказанному представителю неполноценной расы, было совсем не по душе. Тогда впервые по не зависящим от меня причинам мне пришлось изменить как свое место жительства, так и документы, чтоб скрыть свою национальность. После моего непродолжительного пребывания во Львове по (чистосердечно признаюсь) подложным документам Хенрика Бжегальски, местом моего проживания стал сначала «спецобъект А-17» в ораниенбургском лесу, затем — пересыльная тюрьма при комендатуре города Ораниенбург Берлинской области и, наконец, концлагерь Флоссенбург (Оберпфальц), где я, заключенный номер У-20-05765, вопреки известному бытовому и иному дискомфорту, на который не жалуюсь, пробыл до конца войны. В данный момент проживаю в Вене по адресу: Маргаретенштрассе, 15, один, без семьи, потому что Саре с детьми было не суждено вернуться из санатория, куда я лично проводил их в июне 1941 года. Должен также уточнить, что имею разрешение на постоянное проживание в Республике Австрия (вид на жительство), а также расписки о внесении налогов и такс, согласно законам Австрии, но был бы благодарен Богу, если бы мне представилась возможность еще раз посетить свой родной Колодяч под Дрогобычем в Львовской области СССР.

С полной ответственностью заявляю уважаемому гражданину следователю советской военной комендатуры города Вена, что мои инициалы I.J.B. (Исаак Якоб Блюменфельд) и инициалы коменданта спецобъекта А-17 Иммануила-Йохана Брюкнера (I.J.B.) совпадают совершенно случайно, по причине чего, страшно извиняюсь, но я не являюсь никаким военным преступником.

Собственноручно написано и подписано Исааком Якобом Блюменфельдом.

Вена, 12 сентября 1945 г.

Итак, брат мой, мрачные тучи над моей головой сгустились, потому что к доказательствам моего предательства родины было прибавлено сокрушительное доказательство того, что я как человек, отправивший своей подписью на смерть троих узников концлагеря, являюсь и военным преступником. Если исключить отклоненную апелляцию моего служебно назначенного адвоката о проведении графологической экспертизы, что, по мнению обвинения, было бы напрасной тратой времени, то оставался еще один довод: я мог быть или евреем, или военным преступником! Но майор Грибов, военный прокурор, был человеком опытным (давали себя знать уроки великого государственного обвинителя Андрея Януарьевича Вышинского) и сумел совместить несовместимое.

Я не признал себя виновным, что было роковой ошибкой с моей стороны, потому что искреннее раскаянье, может, смягчило бы сердца особой тройки, которая без малейших колебаний со всем пылом революционного пафоса впаяла мне 10 лет исправительно-трудовых лагерей.

Итак — «шнат шмитта», все сначала!

А Ты, Господи мой Яхве, вершитель иудейских судеб, простерший защитную длань над головами избранного Тобой народа, не шепнул ли бы Ты мне на ухо — где твои окна?

9