Дважды два равняется одуванчику

— Цветут… — тихо отозвался папа. — А знаешь, я ведь это заметил только тогда, когда мы с тобой возвращались во двор. Я вёл тебя под руку и думал: «Надо же, каштаны цветут…»

Папа с мамой ушли, а Славка потянулась в постели. Глаза её слипались…

Тильди-тильди-бом! Тильди-тильди-бом! — снова прозвенели часы, а вслед за ними — кхе-кхе-кхе! — тихонько прокашляли часы в комнате.

Нитки мулине в маминой корзинке для рукоделия зашевелились, и из них вылез Тильди.

— Разбомкались, — недовольно пробурчал он, протёр глаза, глянул на часы и вздохнул. — Опять чуть не проспал фонарное время. — И вдруг он увидел пряничного жирафа. — Ого! Добрый вечер, уважаемый! Как вы смотрите на то, чтобы нам вместе начать фонарное время?

— С огромным удовольствием! — важно ответил жираф и начал расти. Вот он уже достал головой до оранжевого абажура. Абажур качнулся и недовольно зашуршал:

— Потишшше! Какой страшшшный шшум! Маршш на улицу, там и хулиганьте…

— Я не хулиганю, а расту, — ответил жираф и, важно склонив голову на длинной шее, вышел во двор через окно.

Тильди уже приготовился вслед за жирафом прыгнуть в темноту двора, но Славка молниеносно выпрыгнула из постели и кинулась к нему:

— Тильдик, я с вами! Я тоже хочу начать фонарное время!

Тильди заколебался:

— По ночам дети должны спать…

— Мне всё равно не спится, Тильди! Ну пожалуйста, ну миленький, ну хорошенький, ну умненький… Ну Тильди!

Тильди не мог сдержать самодовольной улыбки: вот он, оказывается, какой!

— Ну, так и быть, пойдём. Только — тссс!

Они вылезли через окно во двор. Славка оглянулась и замерла от удивления. Пряничный жираф дорос… до третьего этажа. И весь он поблёскивал сахарными искорками.

С жирафа свешивалась сахарная лесенка. Тильди и Славка вскарабкались по ней на длиннющую шею. Внизу, под ними, чернел город.

Жираф тронулся в путь и вышел со двора. Кабановы, которые в это время возвращались из гостей, прижались к стене, уступая ему дорогу, и в один голос закричали:

— Не может быть!!

А Поэт вышел на крышу проводить своих гостей. В гостях у него были… небеса. Он стоял на крыше и читал стихи, а небеса слушали:

Доброй ночи вам, небеса:
первое небо, второе, седьмое и выше.
Пора отдохнуть вам, вечерняя пала роса,
и во тьме на охоту несутся летучие мыши.

Доброй ночи, первое небо моё —

небо крыш и весенних каштанов тенистых.
Доброй ночи, второе небо моё —
небо радуг и птиц голосистых.

Третье небо! Пусть снятся волшебные сны

воздушным шарам и салютам, планёрам крылатым.
Доброй ночи, четвёртое небо, резным
предзакатным твоим облакам розоватым.
Пятое! Доброй ночи твоим самолётам!
Шестое! Пусть спится спокойно ракетам!
Только небо седьмое
                   пускай подождёт, не уснёт —
это небо мечтателей, небо поэтов.

И покуда в сирени не спят соловьи

и в окне огонёк ещё теплится где-то,
ты, седьмое, нам высвети звёзды свои
и не спи до рассвета, не спи до рассвета…

Поэт хотел сказать что-то хорошее ещё и восьмому, и девятому, и даже семнадцатому, но гости-небеса спешили домой. Поэтому седьмое небо прервало Поэта:

— Прости, Поэт, но нам пора. Ты дочитаешь нам эти стихи в другой раз, ладно?

— Ладно! — великодушно согласился Поэт, помахал на прощанье улетающим небесам и вернулся в свою каморку.

Жираф быстро бежал по улицам, перешагивая через спящие дома и не соблюдая правил уличного движения. Улицы спали. Спали автомобили и трамваи, спали милиционеры, и поэтому никто не сделал пряничному жирафу ни одного замечания.

Тильди направил жирафа к высокому фонарному столбу и вынул из кармана штанишек стеклянный коробок, в котором разноцветными головками светились стеклянные спички. Он вытащил одну спичку, чиркнул стеклянной головкой о стеклянный коробок и поднёс горящую спичку к фонарю. Фонарь вспыхнул и засветился зелёным светом.

Следующий фонарь они засветили красной спичкой. Ещё один — голубой. А поскольку спичек в коробке было множество и все разных цветов, то, оглянувшись назад, Славка увидела длинные-предлинные гирлянды разноцветных фонарей — малиновых, лимонных, салатовых, бирюзовых, сиреневых, морковных, вишнёвых и ещё всяких других, про которые она даже не знала.

На высоких холмах над Днепром окончили они свою нелёгкую работу. Теперь весь город под ними сиял, опоясанный радужными гирляндами фонарей.

И Славке приятно было думать, что где-то там, между двух рядов зажжённых фонарей, идут, взявшись за руки, её папа и мама.