Дважды кажется окажется. Книга 2

– Всё ли в порядке с Цабраном? – прошептала Марта в книгу. Переплёт пах орехами и сахарной ватой. – Страница пятьдесят восемь, ммм… ну давай восемнадцатая строка снизу.

Открыла, отсчитала: «Багира его услышала, и этот крик, сказавший ей, что Маугли жив, придал ей силы».

«Уже хорошо», – прочитанная строчка действительно придала ей силы.

– Найдёт ли меня в Москве Ахвал? – снова шёпотом в переплёт. – Страница сто сорок один, первая сверху.

На сто сорок первой был рисунок: Маугли и Багира идут по следу. Пантера поджала лапу, у мальчика кинжал, растрёпанные волосы. Первая строчка была под картинкой, внизу страницы: «Я тоже, – сказала Багира, спрятавшись за скалой. – Я жду, поставив колючку острым концом на камень. Она скользит: на камне осталась царапина. Скажи, что у тебя, Маленький Брат»[22].

«Значит, надо ждать», – она уставилась в окно и вздрогнула от трели телефона.

– Алло? – Красный провод сам привычно накручивался на палец.

– Марта, это ты? – глухой голос Яртышникова.

– Кто там? – крикнула бабушка поверх чайника.

– Василий Викторович! – так же громко ответила Марта.

– Ты как себя чувствуешь? – спросил Яртышников. – Пришла в себя?

Голос его был резкий, как обычно. Несмотря на красочные рассказы Мишаевых о том, как после землетрясения растрогавшийся Василий Викторович хромал меж рядов спящих спортсменов и целовал их в макушки, Марта не могла себе представить старшего тренера хоть в сколько-нибудь сентиментальном настроении.

– Хорошо, спасибо, – вежливо ответила она, удержавшись от вопроса: «А вы чего звоните?»

– Тут такое дело… э-э-э. – Яртышников перелистывал что-то, Марта слышала шуршание бумаги. – Я всех сегодня обзваниваю. Двадцать пятого августа отборочные на открытое первенство России. Так что, если ты уже готова, приходи на тренировку. Завтра в десять. По утрам будем заниматься, пока школы нет. Придёшь?

– Хорошо. Приду.

– У меня на тебя ставки, Веснова. Ты в прошлый раз в финал прошла. – Василий Викторович повеселел.

– И последний вопрос, – обратилась Марта к книге, положив трубку. – Добыл ли Ахвал заклинание, сможем ли мы с Цабраном жить вместе? Ну, положим, пятьсот один, девятнадцатая строка снизу.

Она долго боялась открывать, тянула, разглядывала рисунки. Наконец решилась: «А Пух всё думал, как же этот дедушка выглядит. И ему пришло в голову, что вдруг они сейчас охотятся как раз на двух дедушек, и интересно, если они поймают этих дедушек, можно ли будет взять хоть одного домой и держать его у себя, и что, интересно, скажет по этому поводу Кристофер Робин. А следы всё шли и шли перед ними…»[23]

2

Даже пятно цвета шоколада – будто кто-то опрокинул чашку с какао – у новой Хорты было таким же, как у старой. В доме с первого же дня она стала спать на угловом диване в кухне – там же, где спала прежняя. Вырин сказал себе, что это совпадение. Чует собачий запах.

Дворняга же в дом почти не заходила, жила во дворе. Ела мало. Спала под грушей. Иногда подходила к забору, ставила на него передние лапы. На прогулках с поводка не рвалась, но всё время рыскала носом по земле. Искала кого-то, ждала. Григорий назвал её Бобиком, потому что это был он, мальчик. Дворняга сразу стала отзываться на кличку, смотрела с благодарностью, но от нежностей отказывалась: я не твоя, я хозяина жду.

Вырин понимал, что её ожидание может растянуться на годы, а может оказаться напрасным: хозяин не придёт никогда. Он развесил объявления «Нашлась собака».

Часто захаживала Рэна. Она скучала по Полине, но особенно – по своей спасительной роли в её судьбе, и приходила к Григорию поговорить об этом. Разговоры её шли по кругу, перескакивая с одной обмусоленной детали на другую. Вырин терпел по настроению: если, например, дождик и Хорта ластится к ногам, будто бы даже светясь от радости, что он рядом, то ему бывало жалко Рэну, он слушал сочувственно, кивал в нужных местах, задавал правильные вопросы.

А когда сдавливала духота, из-под фуражки по вискам тёк пот, а рубашка липла к спине, он мог на неё и гаркнуть, и прогнать восвояси, и посоветовать захлопнуть шарманку: много раз слышано, наизусть выучено. Рэна обижалась, кричала, уходила навсегда, чтобы вернуться назавтра – с тортиком или самодельными пельмешками, бросаешь которые в кипяток, и они кружатся в вихре горошин чёрного перца и лаврового листа. Пельмени Вырин любил, его организм заглатывал их, не дожёвывая, глаза сами собой закрывались от удовольствия, язык бесстыдно причмокивал. Ел и чувствовал себя виноватым, что намедни нашумел.

3

Рыжая позвонила в дверь, когда Марта заканчивала втыкать змееподобные лебединые шеи в эклеры. Только что испечённые, со свежим заварным кремом, они пахли обещанием нежно растаять во рту. Это было особенно прекрасно в сочетании с запахом кофе, который бабушка варила в джезве на плите.

Марта обожала крем. Бабушка готовила его в ковшике на водяной бане и в уже готовый, но горячий вмешивала слиток сливочного масла. Марта любила смотреть, как масло размягчается и тает под бабушкиной вилкой, как крем становится от него нежного бледно-жёлтого цвета.