Дважды контрразведчик

Меня с переводчиком приглашают внутрь здания в кабинет начальника. Начальник ХАД (государственная служба безопасности в Афганистане) сидит не на ковре, а за письменным столом. Это лет сорока, худощавый, черноволосый мужчина с усами, в европейском костюме и с внимательным взглядом черных глаз. Он подписывает акт о приеме моих пленных, предлагает через переводчика выпить чаю, и я соглашаюсь. Приносят чай в высоких стеклянных стаканах. На своем вижу грязный потек, но делаю вид, что не замечаю. Пью чай, и все время не отпускает мысль об опасности подцепить здесь какую‑либо заразу. Вежливый разговор ни о чем. Передав пленных, и получив расписку, выезжаем обратно на аэродром Шиндант, где дислоцирована советская военная база.

Снайпер промахнулся

Медленно ползем на бронетранспортере по длинной улице, по сплошному белому песку, поднимая за боевой машиной огромный хвост пыли. Уже за городом, вдоль дороги, за которой тянется множество пустых построек, в бинокль видим, что далеко впереди на заборе примостились, как воробьи, трое афганских пацанов — «бача». На нас не смотрят, уставились глазами на дорогу прямо перед забором. Когда до них остается метров сто, они внезапно исчезают. Вдруг замечаем, что впереди в колее лежат два круглых, блестящих, не засыпанных пылью черных булыжника. Все молчат. Водитель резко тормозит перед ними, так же молча выворачивает колеса «бэтээра» в сторону, медленно выбирается из колеи и едет по обочине. Затем снова возвращается на дорогу, и мы продолжаем движение. На мой молчаливый взгляд‑вопрос старший лейтенант поясняет: «Их отцы покупают мины, ставят и маскируют их в колее. «Бача» дежурят, чтобы свои не подорвались. А за «шурави» — большая премия. Бизнес…».

«Духи» на сбитом вертолете. Фото из открытых источников

Наконец‑то бронетранспортер выбрался из района опасных мертвых построек‑развалин и резко увеличил скорость. Сильно захотелось покурить и обдумать услышанное. Вылез наверх на броню и, свесив ноги, достал из кармана танковой куртки пачку сигарет. Оба мотора «броника» мощно ревели, исключая какой‑либо разговор с соседом. Как будто железным ломом ударило рядом с левой ногой по броне. Старший лейтенант резко и молча дернул меня за руку вниз, и я упал вовнутрь бронемашины, больно ударившись боком о какую‑то железяку. Сидя надо мной на корточках, старлей, не соблюдая субординацию, сказал: «Это снайпер, счастье твое, что он неправильно рассчитал упреждение, «бэтээр» дернулся, и ты живой. Кури здесь и не высовывайся…».

Из писем домой

25 января 1984 года. Кабул. 16‑й день в ДРА.

«Здравствуйте, дорогие!

Пишу вам 4‑е письмо. Но почту отсюда, видимо, везут на верблюдах, а не на самолетах… Поэтому не одного письма от вас я пока не получил (!). Сегодня вернулся из Шинданта, где пробыл неделю. Там тепло, как у нас в июне.

Горы и земля — пепельно‑серого и темно‑коричневого цвета, каменистые и безжизненные, как на Луне. Кустики‑комочки вдоль дорог поедают овцы и бараны. Среди них встречаются с шерстью ярко‑золотистого цвета (т. н. «золотое руно»). Пасут их мальчишки лет 7‑8 в наших солдатских шапках и приветливо машут, когда в танкистском шлеме и такой же куртке, наполовину высунувшись из БРДМа или БТРа, проносишься вихрем мимо. Снаружи дома и дувалы не побелены — унылого серого с желтым цвета. Стены домов необыкновенной толщины (до метра и чуть больше) зимой спасают от холода, летом от жары. Вокруг море персонажей из кинофильма «Белое солнце пустыни»: древних и мал‑мала меньше. Шлепают по густому слою пыли, сидят вдоль дувалов, разложив всякую всячину для продажи.