Дважды контрразведчик

Неуправляемое стадо машин на улицах. Уже привычные глазу выдранные с мясом и висящими проводами боковые фонари и ржавые боковые крылья легковых автомашин. Как будто ты зритель гигантского ралли. Позы пассажиров самые невероятные. Вот, подпрыгивая на ухабах, летит ГАЗ-66. Сверху на кабине (а не в пустом кузове!), непринужденно опустив одну ногу в кузов, сидит «сорбоз» – афганский солдат с автоматом Калашникова, не держась ни за что руками. А машина иногда резко тормозит, и я с тревогой жду, что он вот-вот загремит вместе со своим АК под передние колеса автомобиля. Ничего подобного! У него в штанах, наверно, магнит, сидит, как плотно приклеенный к кабине машины. Или видишь: как крейсер, в потоке легковушек лавирует автокран на базе МАЗа. Всё на нем: кабины водителя и крановщика, стрела (!), подножки – буквально всё унизано непринужденно сидящими и висящими в немыслимых позах людьми-пассажирами. Никто на это, даже регулировщики, не обращают никакого внимания. Лошадей в стране мало, и все они какие-то игрушечные, чуть больше пони. На улицах множество тележек на толстых резиновых колесах, которые волокут худые изможденные люди. Иная нагружена – аж жуть!

Когда два-три дня нет ветра, Кабул заволакивает синей дымкой смога. Хорошо еще, что здесь нет промышленности. Трудно дышать, противный запах, и першит, режет горло. Когда возвращаешься к себе, пусть невысоко, но все же в горы, воздух отличный, чистейший. От нас город – как на ладони. Ежедневно, вечерами черное небо рассекает узкий и яркий луч прожектора, который шарит по окрестностям глубокой долины-«тарелки», иногда задерживаясь, из-за любопытства, на редких облачках, сразу ослепительно вспыхивающих над ним. Взлетают частые ракеты, иногда гремит далеко не весенний гром, и ярко-красные плети трассирующих пуль – «трассеров» хлещут из-за близких холмов и кишлаков, разлетаясь в стороны. На войне, как на войне, хотя и «необъявленной».Американские миллионы долларов здесь превращаются в пули, взрывы и убийства среди бела дня в городе, магнитные мины, прицепленные прямо на ходу в потоке машин, и многое другое, всегда пахнущее кровью. Здесь пробуют нас на крепость, как в 30-е годы в Испании…

Пишу на именной бумаге главаря банды, заверенной его личной печатью. Целую крепко. Через три дня ухожу на десять дней туда, откуда письма не пишут. Постараюсь написать еще одно письмо. Ваш…».