Дважды любимая

Высокий рост г-на Тобисона, его белый, в крупных локонах, парик, его сангвиническое лицо, его телосложение, его широкие ступни, обутые в огромные башмаки, и его просторное малиновое платье произвели на него сильное впечатление. Англичанин остановился у синьоры. Он был щедр и чудаковат; о нем много говорили в людской. Джакопо, видевший его в постели, рассказывал, что он занимал там ужасающее место и заполнял ее всю грудою мускулистого белого мяса и что при каждом движении дерево скрипело под тяжестью исполина. Г-н де Галандо мог сам посудить об этом, так как однажды утром, когда у Джакопо был приступ лихорадки, он должен был заменить его и отправиться за одеждою и за башмаками милорда, чтобы привести их в порядок. Он вошел на цыпочках и вышел тем же способом, не увидев ничего, словно ему предстояло проникнуть в комнату людоеда.

Г-н де Галандо помогал Романьоле надеть на вертел жирную пулярку, предназначавшуюся к ужину, когда Анджиолино внезапно появился в людской. Он вежливо подошел к старому дворянину и со множеством необычных учтивостей попросил его быть добрым и последовать за ним на галерею, где их обоих ждали. Смущение г-на де Галандо было тем сильнее, что Анджиолино пропустил его вперед и уступил ему первенство.

Они застали там г-на Тобисона де Тоттенвуда, вставшего при их появлении с кресла, в котором он сидел, и поклонившегося с важностью. Г-н де Галандо, чтобы не отстать, ответил на поклон англичанина французскими реверансами, церемонность которых составляла странный контраст с зеленоватою курткою, в которую он был одет, и небольшою шапкою, которую он смущенно вертел в руках; но его изумление удвоилось, когда, кроме Олимпии, он увидел там стоявшим во весь свой карликовый рост и с аршином в руке самого маленького портного, Коццоли. Озадаченный г-н де Галандо смотрел в пол и теребил кончик своего засаленного фартука.

— Вы снимете мерку с господина графа де Галандо, — сказал, помолчав, г-н Тобисон, снова усаживаясь в свое кресло, — и я хочу, чтобы платье вышло очень богатым. Пустите в дело хороший бархат фисташкового цвета и отделайте его получше позументом. Не жалейте ничего и сделайте как можно скорее.

Г-н де Галандо, смущенный, не возражал. Коццоли вертелся вокруг него и снимал с него мерку во всех направлениях. Г-н де Галандо расставлял ноги, сгибал руку, покорно подчинялся всему.

— Ваша светлость будет довольна, — озабоченно стрекотал Коццоли. — Позвольте… Вот теперь хорошо… Ах, ваша светлость, вы изволили похудеть, хотя вид у вас здоровый. Как, однако же, время бежит. Вы совсем забыли нашу лавочку. У нашей Мариуччи родилась девочка; у нашей Терезы — двойни: обилие детей и недостаток отцов, так как Тереза настолько рассеянна, что забыла обвенчаться в церкви. Извольте повернуться, ваша светлость. Еще минутку.

Аршин мелькал в руках маленького портного, то становившегося на корточки, то поднимавшегося на цыпочки.

— Ах, этого-то платья мне и не хватало. Я постоянно спрашивал себя: «Коццоли, ты одевал много народу, неужели ты никогда не будешь одевать господина графа де Галандо?» Ха-ха-ха! Вы увидите, милорд; кроить буду из цельного бархата. Если бы моя бедная тетка Барбара могла видеть вас теперь! Но она скончалась, несчастная женщина, три дня спустя после свадьбы Мариуччи, от горя, найдя свой птичник разграбленным, яйца перебитыми, наседок разогнанными, а голубей улетевшими на собор Святого Петра… А знаете, сорока помнит еще фамилию вашей светлости, хотя бедная птица теперь ослепла на один глаз…

И г-н Коццоли, сложив свой багаж, раскланялся со всем обществом и скрылся, сделав пируэт.

Г-н Тобисон де Тоттенвуд снова поднялся с своего кресла.

— Теперь, Анджиолино, ты отведешь графу хорошее помещение. Через три дня, одетый как следует, он снова займет за столом то место, которое он никогда не должен был покидать и которое принадлежит его достоинству дворянина, и впредь ты будешь обращаться с ним, как приличествует обращаться с человеком его происхождения и его возраста; и, если бы на месте французского вельможи, которого ты так третировал, оказался лондонский гражданин, я бы свернул тебе челюсть, выбил зубы и переломал бы бока.

И, стоя в своей широкой красной одежде, г-н Тобисон многозначительно сжал свой могучий кулак, покрытый рыжеватыми волосами и испещренный голубоватыми жилками.