Дважды не живут

– Стоп! – сказал Танцор. – Предположим, я тебе поверил. Однако сколько же народу ты угробишь вместе с башней? Ведь там до хрена обслуги. Тоже, наверно, человек триста.

– Танцор, запомни! Есть игроки, как ты и твои друзья. Вы очень устойчивы. Мы, клоны, сделаны так, чтобы нас можно было в случае нужды быстро «стереть». Все же остальные, кого ты видишь вокруг и считаешь такими же, как и сам, в действительности что-то типа фона, объемной анимации. Те, с которыми ты вступаешь в контакт, на время инициализируются, а потом опять переходят в ждуще-спящий режим. Ни у кого из них, Танцор, нет индивидуальности. Это не убийство. Нет.

– Хорошо, но почему я должен тебе поверить? Разве это не может быть какая-то подлянка с твоей стороны?

– Танцор, милый, тебе нужна Останкинская башня?

– Да, в общем-то, конечно, на хрен не нужна.

– Это, во-первых. Во-вторых, я с тобой предельно искренен. Ведь не стал же я врать, что тебя тоже хотят стереть! Не стал же!

– Ладно, предположим, я поверил в твою ахинею про башню. Но где гарантия, что ты вначале не грохнешь Трейд, а потом уже башню. А может быть, тебе и не нужна никакая башня. Где гарантия, что ты не словчишь? Что все это не блеф.

– Но ты же знаешь, как я к тебе отношусь. Помнишь, денег дал? И не стал скрывать, что я тебя знаю.

– Это не разговор.

– Хорошо, я выгребаю тебе всю наличку, которая тут есть. Тысяч, наверно, восемьсот наскребу. Идет?

– Деньги – мусор. Да я не особо и нуждаюсь. Давай конкретней.

– Черт! Ну передам тебе весь банк с потрохами! Этого хватит?!

– Я не понимаю, как ты с таким путаным мышлением там у себя командуешь? Это все не то. Надо что-то такое, что бы ты мне оставил под залог. Понимаешь? Самое дорогое. Понимаешь?.. Так, понял. Самое дорогое – это твоя жизнь. Вот и давай, дуй сюда. Заложником будешь.

– Нельзя, нельзя, Танцор! У меня в башне агент сидит. Я ему сам должен передать дискету. Он только меня знает. Нельзя.

– Хорошо. Ты подумай пару минут. А потом я тебе перезвоню. Скажи на всякий свой номерок.

Танцор позвонил Следопыту. Тот по пока еще не изжитой милицейской привычке был уже на ногах.

– Значит так, Следопыт. Дело очень важное. Слушай и не перебивай. Это приказ. Бери Деда. Бери его дискету. Сначала скопируй. И на самых больших оборотах дуй ко мне. По дороге расспроси, как запускать программу. Все. Подробности на месте. Вперед.

– Алло, Весельчак. Придумал?

– Да. К тебе приедет моя женщина. Это самое дорогое для меня.

– Жена, что ли?

– Жен здесь ни у кого нет. Она самая для меня дорогая. Веришь?

Интонация, с которой он это сказал, была более чем убедительна. Танцор поверил. Поверил еще и потому, что это был очень красивый ход. Он прекрасно знал, что все красивое – правильное. Красота, настоящая красота, лживой не бывает. Танцор искренне полагал, что именно красота спасет мир. Правда, как и подавляющее большинство истинных ценителей творческого гения Достоевского, он и не подозревал, что речь идет не о всякой красоте, а о красоте подвига Христа.

– Да, годится. Верю.

– Тогда так. Как только к тебе приедет Нина – она будет одна, не волнуйся, – то сразу же шлешь мне по е-мейлу программный файл.

– Нет.

– Что нет! Что нет! – Весельчак был на грани истерики.

– Ты его скопируешь и размножишь. Так не годится. К тебе приедет Следопыт с дискетой. Он все проконтролирует.

– Танцор, время, время! Все может оказаться пустыми хлопотами! Пойми же, черт тебя побери!

– Нет, Весельчак. Будем делать так и только так. Отсюда до тебя минут пятнадцать – двадцать. Так что не пори горячку.

– Ну пойми же…

– Нет. Давай о деталях. Может, ему сразу к башне?

– Лучше к банку. Тут как раз по пути. Я знаю короткую дорогу. Буду у входа, в машине. Но только прошу, чтобы без фокусов. Умоляю, Танцор!

– Да, конечно. Надеюсь, за Нину переживать не будешь?

– О чем речь, Танцор. Такие, как ты, долго не живут…

– Не понял!

– Ну с принципами, черт тебя побери, с принципами!

– А, понял. Как говорится, и жизнью смерть поправ! Та-ра-та-та-та-ра! Короче все, жди. Я тоже буду ждать. Включу телевизор…

– Ладно, все. Надо готовиться. Спасибо тебе.

– Не за что. Свежими лимонами вернешь.

***

У банка Следопыта никто не ждал. И это было странно. Потому что ведь торопил, пузыри, можно сказать, пускал, в истерике бился. А тут, видите ли, барин еще не соизволили на крылечко спуститься. Блин!

Следопыт вылез из джипа. Ткнул с досады ногой переднее левое. Закурил. Достал из кармана мобильник, чтобы рассказать о незадаче Танцору.

И тут из дверей выскочила, словно ошпаренная, сексапильная барышня секретарско-референтского вида и смешно и одновременно жалко, потому что была на изрядных каблуках, побежала к джипу.

– Следопыт, миленький, скорей! Скорей, спасайте! – запричитала она, закончив дистанцию. – Скорей, Артемий Борисыч!.. Спасать надо!

Железным Следопыт не был, однако нашел в себе силы не потерять голову, не кинуться по первому зову в вероятную мышеловку:

– Мы так не договаривались. Договаривались ехать отсюда в Останкино.

– Умоляю вас, они уже начинают! Пощадите! Скорей!

В глазах стояли слезы. Не говоря уж про голос.