Предпосылкой к вербовке гражданских лиц являлся уже сам факт получения работы в немецких административных органах, на железной дороге, на военных объектах, таких, как склады продовольствия и обмундирования, базы горючего и боеприпасов, в лесничествах и по содержанию шоссейных дорог. Занятые в этих сферах люди не умирали с голода — они имели хороший паек, такой же, как у рядового немецкого солдата. Если принять во внимание, что пайком кормилась вся семья, то зависимость была очевидной.
Немецкие спецслужбы имели большой выбор кандидатов на вербовку, и любой отказ от сотрудничества рассматривался ими как проявление неблагонадежности и возможного противодействия в последующем. Осознавая подобного рода зависимость, вербуемый или становился на путь предательства, или, дав согласие, искал выход в оказании помощи подполью и партизанам. Немцы, в свою очередь, пытались закрепить вербовку не только получением подписки о сотрудничестве, но и, заставив человека выполнять задания, связанные с предательством.
Решению задачи создания на оккупированной территории разветвленной агентурно-осведомительной сети германские спецслужбы подчинили свой пропагандистский аппарат. К нему относились:
1. Открытая в Гатчине пропагандистская школа, курс обучения в которой проходили одновременно 40 человек. Контингент слушателей был русскоговорящий, с явно выраженным антисоветским уклоном. Преподавательский состав имел четкую антибольшевистскую, геббельсовскую ориентацию. Диапазон использования выпускников был довольно широк, начиная от редакций, где издавались книги, газеты и листовки с клеветой на советскую власть и Красную Армию, до вещания через громкоговорители на наши передовые позиции с призывами переходить на сторону немцев.
Такую школу закончила в марте 1945 года предательница из Гатчины Грязнова, которая в апреле выезжала к передовым позициям наступавших на Берлин войск Красной Армии и призывала через громкоговоритель наших солдат складывать оружие ввиду скорой победы вермахта. До этого она закончила школу надзирательниц и работала начальником женского трудового лагеря в Красногвардейском районе.
2. Немецкие власти, чтобы держать население в состоянии информационного голода, в приказном порядке под угрозой расстрела обязали всех жителей сдать радиоприемники. (Впрочем, Ленинградское радио все равно осуществляло вещание на оккупированную территорию в надежде, что хоть кто-то услышит его голос и поделится новостями с родственниками или соседями.)
3. В наиболее людных местах, на рынках, площадях через громкоговорители передавалась лживая, искаженная информация о победах немецкой армии, о якобы взятии таких крупных городов, как Сталинград, и даже о взятии Москвы и падении Ленинграда. В передачах содержались призывы отлавливать большевиков и евреев и сдавать их немецким властям как врагов русского народа.
4. Немцы начали издавать и распространять на оккупированной территории через розничную сеть газеты на русском языке, такие, как «Русское слово» в Пскове, «Северное слово» в Риге. В Гатчине издавалась газета «Мировое эхо», в которой печатались наряду с лживой информацией об успехах немецких войск письма граждан, выехавших на работу в Германию, об идиллическом пребывании в этой стране.
Воздействию печатного слова на население немцы придавали особое значение. В частности, они обязали жителей Гатчины и района, работающих в немецких учреждениях, подписаться на газету «Мировое эхо». Печатали объявления, чтобы повысить интерес к периодическим изданиям и увеличить тиражи. К примеру, дневная выручка одного из газетных киосков в Гатчине доходила до 1500 рублей при стоимости одной единицы издания 1,5 рубля.
Немцы постоянно отслеживали читательский интерес к печатным изданиям, в том числе к распространявшимся в большом количестве листовкам. Нельзя не отметить, что среди издателей находились трезвые головы, которые указывали на шаблонность статей, прямолинейную подачу лживой информации, а также на отсутствие элементарной привлекательности. Однако критическая оценка содержания печатных изданий некоторыми немецкими пропагандистами в вышестоящих пропагандистских органах в Берлине зачастую рассматривалась как попытка привнесения пораженческих настроений и грозила смещением с должности и отправкой на фронт.