Дважды рожденный

В мужчине заложены в числе прочих начала, толкающие его в неопределенные дали, заставляющие его кочевать. Он ищет неизвестные места. Первобытный дикарь, покрытый звериными шкурами, перед тем, как совершить кочевку, пытливо всматривался в синеющую даль, в темную стену лесов, в неясные очертания горных отрогов. Там было неизведанное, там была дичь, дававшая ему одеяние и пищу. Но там же была и опасность. И кто может сказать, что больше влекло его туда с насиженного места: обильная ли дичь или опасность охоты за ней?

Так было в течение веков — в течение еще неподсчитанного количества веков. И на самых низших ступенях цивилизации, и на самых высших.

Женщина — созидательница и хранительница домашнего очага. Она не любила кочевой жизни, ей больше по душе была жизнь оседлая. При оседлом образе жизни легче было сохранить огонь, воспитывать детей было безопаснее. Мужчина расширял человеческий кругозор, повышал свой интеллект, женщина поддерживала жизнь всего человечества, она — первая веха цивилизации, ее психология оседлости обусловила и дала направление человеческой культуре. И такой она оставалась в течение веков — охранительницей человеческой жизни.

Но кто может оспаривать романтику первобытной женщины, когда она держала запасное копье и стрелы мужа, который в этот самый момент боролся со львом или себе подобным?

У теи, у этого нового человечества, тоже есть своя романтика.

Они пережили ряд исключительных достижений человеческого гения, достигли умопомрачительного развития интеллекта, но все-таки не сумели побороть инстинктов первобытного человека.

Ибо романтика это — инстинкт, она — неотъемлемая человеческая сущность.

Отнимите ее у людей, и на земле станет скучно, попробуйте пренебречь ею при попытке извлечь прошлое из тьмы веков, и у вас пропадет охота к самой попытке.

* * *

Так думал профессор, созерцая открывавшиеся перед ним внизу пустынные ледяные дали — мощные ледники, покрывшие Северную гемисферу не только за полярным кругом, но далеко к югу от него.

Машины и дома, дома и машины. Всюду люди, всюду машины, — не было, казалось, простора ни для физического, ни для умственного прыжка.

Даже восторг от посещения ЭЭС, захвативший профессора вначале целиком, не мог погасить мысли о давящем числе людей.

Необозримые пространства ледяных полей убегали назад, а эта навязчивая мысль не покидала его ни на минуту.

Три дня летело воздушное судно над краем Великого Ледяного Поля, а все еще не видно было конца этим ледникам. Правда, судно не делало больше 300 килом. в час. За это время профессор успел прослушать длинную повесть о красочной жизни теи здесь, у границ цивилизованного мира. Это была борьба, трагическая и радостная одновременно. Боролись с холодом, с ледяным безмолвием, с ужасными полярными бурями, со всей той многоликой опасностью, которая подстерегала здесь дерзких людей на каждом шагу.

Всего, что профессор до сих пор видел и слышал, было достаточно, чтобы порадовать его.

На земле все еще был простор, правда, овеянный дыханием смертельного холода, но все-таки это был бескрайный простор.

А у человечества сохранилась романтика. Разве не опасность влекла его обоих спутников на «охоту», которая так неудачно кончилась?

Разве не блестели глаза у Ли, когда она жалила зверей солнечными лучами?

Все это — немножко инстинкты.

И профессор при этом открытии испытал странное удовольствие. Он не чувствовал себя более одиноким и чуждым этому необыкновенному миру, словно бы он выброшен был на другую планету. Было нечто общее, что связывало, роднило его, человека каменного века, с новым человечеством, достигшим божеского могущества.

И это общее — романтика.

Живы еще, следовательно, инстинкты прародителей-троглодитов!

Что это? Ах, да, музыка! Теи не расстаются с ней, они любят музыку так же, как и солнце. На борту судна играли, — играли нечто, что профессор давно назвал для себя симфонией «Борьба титанов». Он часто слышал эту вещь в исполнении оригинальных оркестров, но здесь, в воздушных далях, музыка звучала с особенной силой и проникновенностью. Начиналась она робкими, нежными мелодиями. Это был лепет человека-младенца, который еще не осознал себя. Затем мелодия начинала прерываться резкими звуками, не нарушавшими, однако, мелодичности музыки. Это было начало борьбы, это было началом сознания себя, как цельного индивидуума. И постепенно музыка переходила в хор голосов, исполненных исключительной мощности, стройности; затем вновь — звуки борьбы, отчаяния, бесчисленных трагедий и, наконец, заключительные аккорды, в которых профессору чудилась мудрость веков, всепобеждающий гений людей, далекие таинственные миры, ждущие к себе людей.

Это могло быть историей всего человечества, но могло также изображать переживания отдельного теи, борющегося с природой за счастье многих.

А, меж тем, Ли тихо рассказывала:

— Новое великое оледенение началось еще 25.000 лет назад. Началось с небольшого: однажды снег не растаял в северной половине Скандинавского полуострова в течение лета, пролежав, таким образом, целый год.